Она подошла к кровати, покрытой синим пуховым одеялом, одетым в пододеяльник с красным орнаментом по краям.
– Мне нравится эта комната, – сказала Лили, сев на кровать. – Здесь уютно.
– Ты можешь остаться здесь, если хочешь. А я могу спать в одной из гостевых комнат.
– Мэтт, посмотри на меня. Почему мы оба не можем остаться здесь? Я не хочу быть одна сегодня ночью.
– Это плохая идея, – ответил Мэтт, прислонившись к стене.
– Почему? Потому что я завтра улетаю и проспать со мной еще одну ночь кажется тебе аморальным?
– Можно подумать, что у меня осталась какая-то мораль.
– У Джоуи были свои представления и свой собственный взгляд на то, что хорошо, а что плохо, – сказала Лили. – Ты не похож на него.
– Что мне всегда хотелось, Лили, так это быть одним из хороших парней, – тихо проговорил Мэтт. – И держать людей подальше от того дерьма, в котором я вырос.
Лили долгое время молчала, боясь, что слезы внезапно помешают ей говорить. Ей хотелось подойти к Мэтту, обнять его – просто обнять, – но она продолжала сидеть на кровати.
Мэтт пристально посмотрел на Лили и торопливо проговорил:
– Манкусо где-то прав. Возможно, мои клиенты не убивают полицейских и не грабят банки, но большинство из них нельзя назвать хорошими парнями. Иногда они балансируют на грани закона.
– Что ты хочешь сказать, Мэтт?
– Я не знаю. Все, что я знаю, – мне нельзя быть сейчас с кем-то рядом. Даже с тобой.
– Гораздо легче жалеть себя самого, не так ли? Остаться в одиночестве и оттолкнуть от себя людей?
– Я все испоганил, Лили.
– Даже Всевышний ошибается время от времени. Почему ты считаешь, что он не выдал нас?
– Он взял с собой оружие, потому что у него было плохое предчувствие. Если Тони Грациано не заговорит, мы никогда ничего не узнаем. Но Манкусо умер, пытаясь защитить нас. В то время как я стоял в сторонке и пальцем о палец не стукнул.
– Он выстрелил человеку в спину. Я до сих пор не знаю, как расценивать его поступок.
Мэтт промолчал, да и что тут можно было сказать?
– Почему ты не хочешь рассказать всем, кто он был в действительности? – В окружении многих людей Лили не решалась задать ему этот вопрос раньше.
– И что хорошего выйдет из этого? Это ничего не изменит, а только причинит боль людям, которые этого не заслуживают. Семье Конроя не надо знать, что их обманули, а падчерицам Манкусо вовсе не обязательно горевать по бандиту.
– Думаю, ты прав. Часть меня рада, что Джоуи и Роуз будут снова вместе. Я знаю, что я неисправимый романтик… и все же.
– Я рад, что ты не утратила эту черту характера даже после того, через что я протащил тебя.
Лили вскочила с кровати и направилась к Мэтту. По мере того как она приближалась, его лицо становилось все напряженнее.
– У меня нет никаких сожалений, Мэтт. Кроме одного, но здесь я ничего не могу поделать.
– Не подходи ко мне так близко, Лили.
– Почему? Я возбуждаю тебя, а ты меня не хочешь? Или ты полагаешь, что не слишком хорош для меня, и пытаешься играть в благородство?
Раздражение, смешанное с нерешительностью, появилось во взгляде Мэтта. Лили отметила это про себя с удовлетворением и придвинулась к Мэтту еще ближе.
– Лили, остановись. Из этого не выйдет ничего хорошего.
Он стал отодвигаться от нее, но она, вцепившись руками в его рубашку, приперла его к стене, чем немало удивила его.
– Возможно, – сказала она. – Но я не сяду завтра в самолет, пока не буду уверена, что ты знаешь, от чего отказываешься.
– Хорошего секса?
– Да. Я очень люблю это дело. Не забывай, Мэтт, что я сижу глубоко внутри тебя, я читаю твои мысли и заранее знаю, что ты сделаешь.
Лили запустила одну руку Мэтту под рубашку, провела ею по животу, затем ниже. Его восставшая плоть оказалась у нее в руке.
Мэтт замер, глядя на Лили из-под опущенных ресниц.
Второй рукой она расстегнула ему рубашку и вытащила ее из джинсов.
– Черт побери, Лили, – едва не задохнувшись от волнения, проговорил Мэтт.
Их взгляды встретились, и Лили прижалась к его губам страстным поцелуем. Она вела себя агрессивно. Злость, отчаяние от осознания того, что она может легко потерять Мэтта, и любовь – все вылилось в ее жаркие торопливые поцелуи.
Тяжело дыша, Мэтт так же страстно целовал Лили.
Она начала расстегивать молнию на его джинсах, но тут он внезапно оттолкнул ее и, тихо ругнувшись, схватился за переднюю часть ее рубашки, рванул ее так, что отлетели все пуговицы, и положил руки на ее груди.
– Да, – выдохнула Лили.
Мэтт снял с нее все, включая нижнее белье, спустил с себя джинсы и, оперев Лили спиной на стену, положил ее ноги к себе на талию и рывком вошел в нее.
Ощущение его рук на теле, его дыхания на шее, его плоти глубоко внутри себя переполняло Лили таким блаженством, что она тут же испытала оргазм. Животный крик вырвался из ее груди, и она вцепилась ногтями в плечи Мэтта, и он, застонав, сильно сдавил руками ее ягодицы.
Дыхание Лили постепенно восстанавливалось, и тут только она вдруг осознала, что в порыве чувств не проследила за тем, чтобы Мэтт надел презерватив. Паника овладела ею, но тут Лили вспомнила, что до ее критических дней осталось не так много. Однако она поступила глупо, так рискуя. Ничего, но обратил ли Мэтт на это внимание?
– Оставайся со мной, Мэтт, – прошептала Лили. – Никто и никогда не будет тебя любить так, как я. Ты это прекрасно знаешь. – Лили прочитала ответ по глазам Мэтта, но сделала еще одну попытку: – Найди другую работу. Если ты не хочешь использовать свой шанс, значит, ты не тот человек, за которого я тебя принимала.
– В этом-то и беда, Лили. Я никогда не был таким человеком. Я все время пытался объяснить тебе это, но ты не хотела слушать.
У Лили пропала последняя надежда. Она с силой оттолкнула Мэтта от себя и сказала:
– Я пыталась… Я сделала все, что могла.
– Пассажиров, следующих рейсом 896 до Нью-Йорка, просим пройти на посадку через выход Б-8, – раздался голос в громкоговорителе.
Мэтт сидел рядом с Лили, слегка наклонившись вперед и уперевшись локтями в колени. Она откинулась немного назад, вцепилась руками в свой дипломат.
– Тебе пора идти на посадку, Лили, – заметил Мэтт.
– Я знаю, – равнодушным тоном ответила Лили.
Она выглядела бледной и притихшей. Солнцезащитные очки скрывали ее глаза, так что Мэтт не мог видеть их выражение. Боль в его руке не шла ни в какое сравнение с болью в душе. Даже будучи уверенным, что поступает правильно, расставаясь с Лили, он мучился и страдал.
И эта душевная боль, он знал, еще долго будет жить в нем.
– Пора, – сказала Лили, вставая.
