– Так это будет Лурдес? – уточнила я. – Или, может быть, Лайонз?
– Подожди, вот увидишь, что я купила в Париже, – сказала она весело.
Мы шли по Лотс-роуд к Челси-Харбор. Квартира Салли находилась в «Бельведере» – огромном, похожем на пагоду здании, которое казалось еще больше по сравнению с соседними домами. Мы поднялись на лифте на пятнадцатый этаж, и Салли открыла дверь. Квартира казалась огромной – с открытой планировкой[94] и почти вся белая: белая кожаная мебель, белые мраморные полы, белые ковры, белая, также открытой планировки, кухня с блестящими стальными рабочими поверхностями и сверкающими белыми стенными шкафами. Через французские окна доносилось пыхтенье медленно идущих вверх по реке судов и явственно слышался перестук колес проходивших по Челсийскому железнодорожному мосту поездов. С другой, северной стороны открывался вид на море, где взад-вперед плавно скользили маленькие яхты и было слышно, как оснастка стучит по алюминиевым мачтам.
Салли вставила диск с «Энигмой» в музыкальный центр, сунула замороженную пиццу в духовку и принесла целую кипу дорогих на вид пакетов, из которых достала около десятка маленьких детских платьев. Они были прелестны, все до одного розовые, с розовыми кружевами, с розовой бархатной отделкой и розовыми цветочками, с розовыми шелковыми поясками и розово-белыми вышитыми воротничками.
– Какие миленькие, – восхитилась я. – Похожи на кукольные платьица.
– Мне нравится французская детская одежда, – сказала она, щупая ткань. – Эти из «Тартин и Шоколат» и «Галери Лафайет». Лоретта будет в них прелестна.
– Но ведь ты, кажется, говорила, что подождешь, когда Лола родится, а уж потом будешь покупать для нее одежду.
– О нет, Тиффани. Я полностью подготовилась. Пойдем со мной.
Она провела меня в глубь квартиры. Там находилась гостевая спальня, которая, как мне помнилось, была такой же белой, как и все остальное, но сейчас она оказалась пастельно-розовой, с бордюром из коралловых роз у деревянных стенных панелей и у потолка; на окнах висели шторы с танцующими розовыми слонами, на полу от стены до стены лежал темно-розовый ковер. В одном углу стояла большая детская кроватка с бело-розовыми перильцами, напоминающая охапку мальвы. Она была покрыта шелковым покрывалом цвета только что распустившихся вишневых бутонов, и над ней тихо покачивались на сквозняке восемь пушистых розовых кроликов. У противоположной стены стоял детский шкаф, окрашенный в бледный розово-оранжевый цвет и разрисованный большими розовыми пионами. Салли открыла дверцу, показывая около двадцати маленьких комплектов различных оттенков розового, разложенных по размерам от младенческого возраста до двух лет.
– Господи, – сказала я. – Как мило. Счастливица Лили.
– Ну, думаю, я действительно неплохо подготовилась, – согласилась Салли.
– Встретимся на занятиях в субботу, в то же время? – спросила я у нее, уходя.
– Да, – сказала она с энтузиазмом. – И Рози придет в группу, чтобы рассказать, как у нее прошли роды, – добавила она весело. – Жду не дождусь ее послушать.
Я сняла трубку телефона.
– Привет, Толстушка Тротт!
– Привет, Ник! Как поживаешь? С Новым годом!
– Тебя тоже.
– Как ты покатался на лыжах?
– О, было здорово. Но мне бы хотелось тебя увидеть. Ты не пообедаешь со мной в четверг? В баре «Грине Ойстер»?
– Это было бы прекрасно, – сказала я. Итак, в четверг я направилась на Дюк-стрит и встретилась там с Ником. Я снова была недалеко от Пиккадилли – места обитания Довольно Успешного, хотя сегодня, слава богу, его не видно. И в любом случае я думаю о Нике. Я ждала нашей встречи. Действительно ждала. Он хороший. И обаятельный. И ужасно привлекательный. И сегодня он выглядит еще более привлекательно со своим горным загаром. Он поцеловал меня в щеку и улыбнулся.
– О, так приятно снова тебя увидеть, Тиффани, – сказал он. – Знаешь, я много о тебе думал.
Я покраснела. И вдруг почувствовала себя до смешного счастливой. Он был действительно очень красивый парень. И он, кажется, увлекся мной. Может быть, он – это ответ на мои молитвы, подумала я. Может быть, он. Может. Мы заказали большое блюдо мидий на двоих.
– Мы жили в шале вместе с Томом Плейером, – сказал Ник, когда мы доставали ложечками мягкое соленое содержимое раковин. – Ты помнишь его?
– Смутно, – сказала я, опуская пальцы в серебряную чашу с водой.
– И Питер Крофт тоже приехал на несколько дней.
– О, это здорово.
– Они оба очень хорошо тебя помнят.
– Помнят?
– О да. Я сказал им, что ты похудела.
– Спасибо.
Ник ополоснул кончики пальцев и отхлебнул шардоне. Вдруг он засмеялся.
– Ты помнишь, как Питер поставил автомобиль на крышу часовни? – спросил он.
– О да, – сказала я. – Довольно опасная проделка.
– Да, шофера могло убить.
– Как он умудрился поднять его туда? – спросила я.
– Он взял напрокат подъемный кран. А ты помнишь, как Джек Дэниеле окрасил воду в бассейне в ярко-красный цвет?
– Да, – сказала я вяло. – Помню.
– Все просто обалдели, когда увидели это в понедельник утром.
– Э-э, да.
Если честно, я немного устала от школьных историй, так что постаралась сменить тему разговора.
– Расскажи мне о Штатах, – попросила я. – Чем ты там занимался?
– Я провел две недели в Нью-Йорке – у нас там было три больших мебельных аукциона. Затем после Рождества на неделю остановился у отца. Знаешь, Тиффани, он тоже учился в Даунингхэме.
– Надо же. Слушай, Ник, почему бы нам не поговорить о чем-нибудь другом, кроме школы? – сказала я.
На самом деле ничего такого я не сказала.
– Тебе нравится семга? – спросила я.
– Да, очень.
Мы закончили есть в молчании и стали просматривать меню десерта.
– Толстушка Тротт. – Ник вдруг потянулся к моей руке и посмотрел мне в глаза. – То есть, Тиффани, – сказал он снова.
– Да? – Я слегка смутилась.
– Тиффани, не могла бы ты… я не знаю, как попросить тебя об этом. Это так трудно. Но, Тиффани… не могла бы ты… пожалуйста, не могла бы ты… выбрать шоколадный эклер?
– О, конечно, – сказала я со смехом, испытав облегчение.
Но он все еще сжимал мою руку.
– А ты не могла бы встречаться со мной? – добавил он небрежно. – Я имею в виду, быть моей девушкой.
О господи.
– Ты знаешь, как сильно я тебя люблю.
– Я тебя тоже люблю, – сказала я.
– Знаешь, ты напоминаешь мне былые времена, как будто мне снова тринадцать.
– А-а.
– Ты напоминаешь мне, Тиффани, очень счастливое время.
– Понимаю.
– Ты словно переносишь меня назад, в другую эпоху, – добавил он с удовлетворенным вздохом.
