В радостном возбуждении она позвонила Эшлин на работу.
– Эшлин Кеннеди слушает.
– Привет, это Клода. Слушай, – вдруг вспомнила она, – тут в пятницу заходил твой Тед, он забыл у меня куртку.
– Да, он говорил.
– Он милый, правда? Раньше всегда казался мне глуповатым, но вообще-то, когда поговорили с ним, он даже ничего, а?
– Вполне!
– Я бы с удовольствием сходила на его выступление. Он сказал, что даст знать, когда выступает в следующий раз, ты меня возьмешь?
– Да, конечно.
– Может, посидим где-нибудь сегодня вечером? Выпьем, а то и на танцы завалимся. С детьми побудет Дилан.
– Не могу, – сказала Эшлин. – У меня свидание с Маркусом. Это мой новый парень, – с гордостью пояснила она.
– Твой… кто?
– Парень, – с удовольствием повторила Эшлин. – Мы недавно начали встречаться, вчера весь день провели в постели, и он опять жаждет видеть меня сегодня.
Во времени открылась пропасть, и Клоду охватил жестокий приступ ностальгии по прошлому. Нахлынуло воспоминание о той первой любовной горячке, острое, свежее, – и отступило так же внезапно, как пришло, оставив после себя необъяснимое томление.
– А отменить не можешь? – с надеждой спросила она.
– Нет, – твердо ответила Эшлин. – Я обещала помочь ему с новым номером. Понимаешь, он юморист, и…
– И он юморист?!
– И ему нужно, чтобы я послушала и сказала…
– Ладно, а завтра вечером?
– У меня танцы.
– А в среду?
– Иду на открытие нового ресторана, это по работе.
– Везет же тебе!
Контраст между открытием нового ресторана и открытием новой прогулочной группы не остался незамеченным.
– Как там Дилан?
Клода презрительно щелкнула языком:
– Пашет с утра до ночи. В четверг ночевать не придет. Опять какая-то паршивая выездная конференция. Может, ты забежишь? Выпили бы вина, поели бы чего-нибудь вкусненького…
– Конечно. Устроим девичник.
– Единственное, что я теперь могу себе позволить. Так ты дашь мне знать, когда Тед выступает?
Прошла неделя. За ней вторая, третья… Редакция по-прежнему жила в режиме трудового подвига. Хотя весь коллектив еще лихорадочно работал над сентябрьским номером, Лиза уже начала собирать материалы на октябрь, ноябрь и декабрь.
– Но сейчас ведь только июнь, – роптала Трикс.
– Правильно, третье июня, а во всех сколько-нибудь известных журналах все расписано на полгода вперед, – надменно ответствовала Лиза.
Накладки следовали одна за другой. Несмотря на сотни звонков десяткам агентов, Лиза пока так и не нашла ни одной знаменитости для рубрики «Письмо от звезды». Обиднее всего для Лизы было сознавать, что, работай она в «Фамм», разговаривали бы с ней по-другому. А тут еще в «Голуэе» как-то прознали, что их драгоценный отель упомянут в материале про самые сексуальные спальни, и администрация грозилась подать на «Колин» в суд.
Обстановка слегка разрядилась, когда Карина, внештатный корреспондент, принесла задушевное интервью с актером Коналом Девлином, первым красавцем Ирландии, скуластым и заросшим мужественной щетиной. Но ненадолго. Конал Девлин возник и в июльском номере «Ирландского сплетника» с доверительным рассказом о том, как в детстве пережил насилие. А ведь Карине он клялся и божился, что никому больше об этом не говорил.
– Нас обставили! – бушевала Лиза. – Каков подонок! Никому не позволю так опускать мой журнал!
Статью, разумеется, пришлось убирать, а заодно полностью переписывать обзор фильмов. Там уже была поставлена восторженная рецензия на новую роль Девлина.
– Облейте его грязью, – распорядилась Лиза. – Пусть все знают, что фильм дерьмо. Эшлин, займись.
– Но я даже его не смотрела!
– И что?
Любые достижения давались тяжким трудом. Одно (практически единственное), с чем соглашались все, – что работать под Лизиным началом просто кошмар. Она предельно четко объясняла, чего хочет, а через три часа, глядя на наполовину готовый материал, столь же четко объясняла, почему не примет его. Но лишь до следующего утра, когда по-прежнему твердо и определенно возвращалась к первоначальным требованиям. Вымученные, выстраданные, политые потом и слезами авторов статьи беспощадно перекраивались, отправлялись в корзину, возвращались на прежнее место, сокращались наполовину и восстанавливались в первой редакции. Чудесная заметка о том, «чего женщины хотят от своих волос», столько раз отвергалась, переписывалась и переиначивалась, что Эшлин расплакалась в голос, когда Лиза опять вернула ей материал.
– Слушай, – всхлипывая, взмолилась она, обращаясь к Мерседес. – Может, ты перепишешь? Если я еще раз это прочту, то самосожгусь.
– Конечно. Если ты позвонишь этой ненормальной Фриде Кили и договоришься о фотосессии в субботу.
Лиза так и не отменила свой зловещий план переснять заново почти всю фотосессию сумасшедшей модельерши.
– Эшлин, Трикс и Мерседес, в пятницу никаких гулянок. В субботу будем работать, – объявила она. – Вы нужны нам на подхвате – таскать платья, варить кофе и все такое.
Громкий ропот недовольства ничего не изменил.
– Она стерва, гнусная стерва и сволочь, – стенала Эшлин в тот же вечер, сидя в «Мао» с Маркусом. – В жизни не встречала такой командирши!
– Не сдавайся, – утешал Маркус, подливая ей в бокал вина. – Не молчи, устрой скандал.
– Да ну! – Эшлин провела дрожащей рукой по взлохмаченным волосам. – Просто она прет, как танк, и ей совершенно наплевать, что, помимо ее драгоценного журнала, провались он, у нас есть какая-то жизнь. А спать нам когда? А есть?
Бутылка почти опустела, а Эшлин, выговорившись, почувствовала себя значительно лучше.
Склонясь над кофе, они потом играли в свою обычную игру – обсуждали других посетителей, угадывали их характеры, придумывали им биографии.
– Вот этот, например, – кивнул Маркус на вошедшего в зал потрепанного жизнью пожилого господина в сандалиях.
Эшлин задумалась.
– Священник-миссионер, приехавший домой в отпуск.
Маркус пришел в восторг.
– Остроумная ты у меня, – нежно и восхищенно сказал он и тут же кивнул на двух молодых людей в дальнем углу ресторана, пьющих горячий шоколад с творожным тортом: – А об этой парочке что скажешь?
Эшлин боролась с собой, стоит ли говорить такое вслух, но в конце концов выпитое вино победило.
– Ладно, может, это и не политкорректно, только, по-моему, они «голубые».
– Почему?
– Ну… по многим причинам. Нормальные мужики не обедают вместе, а только пьют пиво. И садятся не друг напротив друга, а рядом, чтобы не встречаться глазами. И потом, эти заказали торт, а настоящие мужчины считают, что есть сладкое – не по-мужски. У «голубых» комплексов меньше.
