а слова, сказанные в гневе, навсегда останутся с нами.
Однако мои лучшие намерения пошли прахом. Когда она позвонила, я все равно ответил.
– Дуэйн!
– Джессика.
Я слушал, как она облегченно выдохнула, услышав мой голос. А я не мог даже сглотнуть – в горле будто горело пламя.
– Господи, как я рада тебя слышать! Я тебе писала и наговарила сообщений, но передать не могу, как мне тебя не хватает! Я… – Джесс прерывисто вздохнула и всхлипнула. Когда она заговорила снова, в ее голосе слышались слезы: – Дуэйн, мне нужно тебе кое-что сказать.
– Давай.
Должно быть, так чувствует себя приговоренный к казни, когда петлю ему уже надели и затянули, но он еще жив. Я знал, что конец неизбежен, и гадал, станет ли мне легче после окончательного разрыва.
Но Джесс сказала:
– Дуэйн Уинстон, я люблю тебя.
Я открыл рот, потому что думал, что между нами все кончено, теперь у нее есть деньги и лучше поскорее убраться из города, но то, что сказала Джесс, лишило меня дара речи. Я уставился на стену, чувствуя себя так, словно она только что забросила мои плавки на дерево.
– Я влюбилась в тебя. Ты, наверное, обижаешься, что я говорю это по телефону, но тут кое-что произошло, я кое-что узнала… и мне необходимо тебе признаться, чтобы ты знал: я тебя люблю. Жизнь ведь слишком коротка, чтобы хранить такие секреты. Конечно, мы вместе не очень давно, но я знаю тебя большую часть жизни и думаю, что всегда любила тебя, хоть ты и был такой трудный, вредный и спорил с каждым моим словом.
Она уже рыдала по-настоящему, с бурными всхлипами, и у меня заныло в груди. Пальцы крепко сжали телефон. Я хотел обнять ее, смягчить ее боль, но от Джесс меня отделяли тысячи миль, и я не был готов к этому разговору. Я не брал в расчет ее любовь. Я не надеялся на ее любовь.
Вернее, я не думал, что это возможно.
Может, Джексон все-таки соврал и Джесс не планирует уезжать после Рождества? Или все-таки планирует? Но если теперь у нее есть средства, тогда я – единственная причина, по которой она задержится в городе.
Я не ощутил радости от ее признания. Я чувствовал лишь огромную тоску.
– Так вот… я люблю тебя, – повторила Джессика в пятый раз. Я зажмурился и потряс головой, развеивая услышанное, взывавшее к моей душе – к самому сердцу.
Все еще не в силах справиться с комом в горле, я кашлянул и закрыл глаза, собираясь с мыслями.
– Джесс, мы поговорим, когда ты вернешься, о’кей? – Мой голос звучал ровно и спокойно.
Приглушенное рыдание послышалось в трубке, и я едва не поддался слабости признаться, как я ее люблю и восхищаюсь ею. Но я представил, как Джесс взглянет на меня через несколько лет. Я буду причиной ее несчастья, потому что больше винить ей будет некого.
Так моя мать смотрела на нашего отца. Он украл ее мечты, ее жизнь. Нас, детей, она обожала, но мы понимали, что она хотела гораздо большего. Я не хотел строить свою жизнь по такому же сценарию.
– О’кей, – жалобно сказала она наконец.
– О’кей. До свидания, Джесс.
Я догадался, что она прикрыла телефон рукой, чтобы я не слышал ее плача, но через несколько секунд она собралась с силами и быстро сказала:
– До свидания, Дуэйн, – и повесила трубку.
Я уставился на экран, на номер, который сохранил как «Джессика – техасские похороны».
Идиот.
Джессика не собиралась разбивать мне сердце.
Это собирался сделать я.
Глава 20
Странствия приносят мудрость только мудрым, невежественных же делают еще более невежественными.
Джо Аберкромби, «Последний довод королей»
~ Дуэйн ~
Мрачный как туча, я приехал с Бо в «Розовый пони» к половине одиннадцатого вечера. На парковке яблоку негде было упасть, но это и понятно – «Пони» лучший стриптиз-клуб в Восточном Теннесси. Это не совсем моя тема, но Бо у нас знаток, и я доверяю его мнению.
Внутри почти все розового цвета – стены, ковер, столы и стулья. Танцевальные платформы черные, а на сцене установлены четыре белых карусельных пони: девушки во время представления пользовались шестами карусели и порой садились на лошадок верхом.
Я знал сегодняшнего вышибалу еще с тех времен, когда заезжал за Тиной после работы. Войдя, я ничего не замечал – ни блестящей мишуры, ни сисек, ни девок, ни гостей. По будням баром заправлял Хэнк; чтобы пройти в гримерку, требовалось его разрешение.
При виде нас он расплылся в улыбке, в которой в равных долях смешивалось разочарование и удовольствие. Плеснув ожидавшим клиентам из бутылки с черной этикеткой, Хэнк подошел поздороваться.
– Ну, парень… А я-то надеялся больше тебя здесь не увидеть. – Он пожал мне руку через стойку, из вежливости не прокомментировав мою кислую мину, и повернулся к брату: – Бо, в воскресенье рыбалка в силе?
– Да! С первым лучом солнца, – ответил Бо, перекрикивая шум, уселся на один из высоких стульев и широко улыбнулся старому другу.
Хэнк старше нас на четыре года. Когда мы росли, общаться получалось только летом: с осени до весны он учился в частной школе. Теперь Хэнк наверстывал потерянные годы: выпускник Гарвардской школы бизнеса стал владельцем местного стриптиз-клуба, отчего родители чуть не сгорели от стыда.
– Вы, наверное, приехали к Тине? – В голосе Хэнка звучала надежда.
– Я бы сперва выпил виски. – Я вынул двадцатку из бумажника и показал на бутылкуJack Daniel’s.
Бармен сперва взглянул на Бо, будто спрашивая разрешения, и только потом взял с полки бутылку и налил три бокала.
– Что, всем по одной? – Бо передал мне один из маленьких стаканчиков.
– Нет, – покачал головой Хэнк. – Все выпьет Дуэйн, и хватит с него. Наливаю сразу, чтобы больше не спрашивал. За счет заведения.
Я не стал спорить. Если (и когда) я захочу напиться, это будет не в «Розовом пони»
