у нее просто такой характер. Иногда она, конечно, перегибает палку, но это случается уж крайне редко. В Марате свекровь души не чает. Любит его безгранично. У нас с ней негласный уговор: я не ограничиваю ее присутствие в жизни сына и внука, не трогаю ее, она в свою очередь не трогает меня и не лезет в нашу семью со своими придирками, советами и наставлениями. Пока все мирно. Я бы даже сказала, доброжелательно, если так позволительно выразиться в нашей ситуации. Отец Аскара общается чаще всего очень сухо, без эмоций, сдержанно и корректно. И он неизменно обращается ко мне на Вы. Но ни единого плохого слова или даже намёка я в свою сторону не услышала ни разу.
Периодически Марианна – она настояла, чтобы я к ней обращалась именно так, хоть и в уважительной форме – даже интересуется моим мнением и звонит спросить как дела не только сыну, но и мне. В общем, жизнь наша устаканилась, острые углы пообтесались и сгладились. А в первую очередь это обусловлено непоколебимой позицией Аскара.
Стягиваю с себя массивные серьги – в последнее время я полюбила дизайнерскую итальянскую бижутерию – и аккуратно прячу их в шкатулку.
– Быть инициатором драки, особенно на благотворительном вечере, ух как нехорошо, – аккуратно продолжаю разговор, уверенная, что Аскар десять раз бы подумал, прежде чем устраивать сцену на людях. Но если его довести… – тут от меня поддержки не жди.
– И что, ты бы мне потом даже разбитую губу салфеткой не вытерла? – хитро прищуривается и горящим взором наблюдает, как я тяну вниз молнию на платье. И вновь ухмыляется, после чего его лицо снова принимает бесстрастное выражение.
Я все чаще замечаю в Аскаре черты его отца: так же поджимает губы и хмурит брови, так же молчит, обдумывая новую информацию, пристально наблюдает за всем вокруг, подмечает каждую мелочь.
– Нет. Со скандалами уж как-нибудь без меня. А я в сторонке постою, – открыто над ним насмехаюсь. А внутри… внутри что-то оживает и отзывается на огонь в мужских глазах. Трепет прокатывается до живота. – Пока губа будет распухать.
«А дома зацелую до умопомрачения, каждую ранку твою исцелю своей любовью».
– Бессердечная ты. Нет у тебя сердца, – делает два шага назад, скрещивая руки.
– Конечно нет, – в выдуманном возмущении оборачиваюсь, – ты ведь его себе забрал…
Осекаюсь на мгновение, потому что несдерживаемый пожар во взгляде супруга уже пожирает нас обоих. Аскар оказывается около меня и тут же усаживает на деревянный подоконник, прижимает к себе так близко, насколько это возможно. Да-да, мы это все уже проходили, именно поэтому в спальне у нас рулонные шторы, которые сейчас опущены и надёжно скрывают нас от посторонних глаз.
– Родной… – голос уже дрожит от эмоций, но разум все ещё напоминает о себе. – Аскар, нас ждут…
– Ничего, успеем. Пять минут роли не сыграют.
Я уже плавлюсь в его руках, а горячие губы на шее шепчут нежные слова тихо-тихо, почти неразличимо.
Внезапно я замираю, а по спине прокатывается холодный озноб, потому что раздается звук глухого удара и ручка двери опускается с характерным щелчком.
Аскар мгновенно стаскивает меня с подоконника, одергивая подол. Одновременно с тем, как комната наполняется звенящим от нетерпения голосом сына:
– Пап, пап, мы ещё успеем, давайте быстрее!
Сыночек влетает к нам в комнату с такой искренней надеждой на лице, что я немного теряюсь: чего он ждёт?
В лицо Аскару лучше не смотреть. За Марата он любого порвёт своими же руками, но сейчас наш папка крайне недоволен.
И вопрос не в том, что мы оба забыли запереться.
– Марат. Я тебе, кажется, не один раз говорил, что вламываться к кому-то в комнату некрасиво.
– Пап, извини, я забыл. А вы скоро?!
– Марат, – под тяжёлым взглядом отца сыночек стушевался, детские плечики поникли, – если это будет продолжаться и дальше, твоя комната останется без двери. И к тебе сможет зайти любой, кому вздумается. И все твои игрушки станут общими.
Глаза Маратика округляются. Он очень любит запираться на воображаемый замок у себя в детской и играть в самолеты и конструктор.
– Ну пап… – жалостливому взгляду не удаётся пробить мужскую непоколебимость. Как я и предполагала, из Аскара получился довольно строгий родитель. Я в такие моменты никогда не вмешиваюсь. Хоть сердце кровью и обливается, когда Марат вот так по-детски близко к сердцу и очень остро воспринимает слова отца.
– Я больше повторять не буду.
Сыночек переводит печальный взгляд на меня:
– Не буду я так. Я буду стучать. Правда.
– И ждать, пока тебе разрешат войти. Зачем приходил?
Сынок мгновенно оживляется. Эффект отцовских слов гаснет очень быстро.
– Мы ещё на фонтан успеем! Ты же обещал! Там Аля уже проснулась!
Аскар незаметно для сына плавно тянет вверх злополучную молнию моего платья. А затем присаживается на корточки.
При упоминании имени дочери бездонные карие глаза наполняются неконтролируемой нежностью. Альбина родилась у нас восемь месяцев назад. Если Марата глава нашей семьи первое время даже брать на руки побаивался, то Алечку таскать на руках готов был с самой первой встречи с ней. Я иногда подшучиваю, что он ее всю жизнь так и будет на руках носить. Уверена, от правды это недалеко.
– Ну что, поееехали? – с надеждой тянет сын.
– Поехали, поехали, – папка наш наконец-то смягчается. – Если все уже поели и в парке не будут выпрашивать булки с маком, – Аскар выверенно намекает на сына.
А тот в ответ по-королевски кивает в знак того, что уже поужинал.
– Ура!
– Ну тогда иди одевайся. Мама быстро переодевает платье и собирает Алю.
Технично, однако. Всем указания раздал. А сам, интересно, что будет делать?
Марат довольный выскакивает из комнаты и мчится за одеждой.
А я, наблюдая, как муж встаёт с колен,
