я неохотно давал? Пиздец.
Он резко поднимается. Отпускает мои колени и отходит в сторону. Не смотрит на меня. Четко перед собой.
В комнате становится еще холоднее. Доносящиеся извне звуки снова слышными. Я осознаю, что терять мне больше нечего.
— Слав… — Зову. Он мотает головой.
— Дай мне секунду.
Прикусываю язык и смотрю вниз. Раскрываю и переворачиваю руки. Они подрагивают, но уже меньше. Сжимаю-разжимаю кулаки. Не знаю, зачем. Наверное, чтобы почувствовать себя живой.
Тянусь за юбкой и все же надеваю, толком не вставая. Так чувствую себя уверенней.
Ловлю новый взгляд через плечо. Он смотрит, как одеваюсь. Во мне разгоняется кровь.
После нескольких секунд колебаний подходит. Снова садится на корточки. Смотрит в глаза.
— Это пиздец, Юля. Ты понимаешь, что это пиздец?
Жмурюсь, киваю. Он прав. Иначе не назовешь.
Пальцы начинают съезжать с моих колен, я не хочу их отпускать. Но и перехватывать было бы слишком тупо. Торможу словами:
— Я не потому это сделала, — киваю туда, где мы еще недавно занимались сексом. Скорее всего оказываю ведмедью услугу. Слава тоже туда смотрит. Его уносит. Я вижу это по взгляду.
Я помню, как было больно. И точно не хочу сейчас продолжения, но его взгляд будит внутри желание когда-то… Снова… С ним.
— У меня есть брат. Владислав Белькевич. — Взгляд судьи возвращается ко мне. Он хмурится. А я уже даже не жду, что сходу вспомнит. И может даже посмеяться могла бы, насколько все сюрреалистично.
Я когда-то мечтала об этом разговоре. А теперь он происходит, но совсем не так.
— Его обвинили в изнасиловании. Давно. Семь лет назад. И ему дали государственного защитника. Вячеслава Тарнавского.
Я читаю в глазах каждую его эмоцию. Не знаю, он сознательно перестал их скрывать, не может или играет даже сейчас. В третье до последнего не поверю.
— Ты его вытащит тогда. — В голове едкие слова брата про взятку, которую Тарнавский поделил на троих. Но я не произношу их. Сейчас неважно. — Я из-за тебя пошла на юрфак…
— Юль…
Мотаю головой и упрямо сжимаю губы.
Смотрю в глаза без страха. Поздно.
— Дай закончу. Я пошла в тот же университет, который закончил ты. Выбирала те же предметы. На твой записалась. Хотела стать такой же. Ты мне казался… Идеальным.
Он ничего не отвечает. Просто смотрит. Впитывает информацию. Верит или нет — не знаю. Это уже от меня не зависит. Но я закончу.
— Я не собиралась идти к тебе в помощницы. Суд — это не мое. Это все слишком… Сложно. Грязно. Опасно. Я хотела совсем другого. Я хотела тебе добра… Лиза сказала ему, что я тебе нравлюсь…
Голос немного срывается. Тарнавский снова закрывает глаза, не давая считать эмоции. Может и хорошо.
Я делаю паузу. Несколько глубоких вдохов. Успокоившись — продолжаю.
Он снова смотрит.
— Он меня не спрашивал. Меня никто не спрашивал, хочу ли я. Он сказал, что я должна, иначе будут последствия. Но ты сам меня взял на работу… Ты мог не брать… А потом началось все это… Я думала, я отплачу тебе за добро, которое ты сделал для нашей семьи. Я не собиралась ничего передавать. Я ничего и не передавала…
Взгляд Тарнавского спускается на мою шею. Становится стеклянным. Я сглатываю, он не возвращается к лицу. Шокирую, наверное. Но не ощущаю ни триумфа, ни злости. Мне просто становится легче.
— Зачем ты за ключом моим полезла?
Узнал. Значит, не так все идеально сделала, как самой казалось. Это нелогично, до я даже слегка улыбаюсь.
Слава смотрит на меня. Я в ответ.
— Смолин сказал, что им нужен ключ, чтобы подписать постановление по какому-то делу. Я не могла не передать, но я его испортила, чтобы они не смогли воспользоваться.
Не пытаюсь убедить его в своей честности. Даже про себя не молюсь поверить. Просто транслирую правду, честно смотря в глаза.
— Только конверт…
Тарнавский снова выдыхает, пружинит и вырастает. Протягивает мне раскрытую ладонь.
— Забей, Юля. Конверт у меня.
Я хватаюсь, встаю и врезаюсь в такой же честный, как у самой, взгляд.
Тело каменеет. Я хлопаю глазами.
— В смысле?
— Поехали отсюда, — он не объясняется. — Рубашку дай мне, пожалуйста.
Слушаюсь на автомате. Стягиваю ее с плеч. Прячу грудь за руками. Должна бы одеваться параллельно с ним, но замираю взглядом на мужском торсе.
Во мне мешается все и сразу — перед глазами наш секс. В ушах — гул его слов. В голове — куча мыслей.
Если он все знал…
Заторможено слежу за тем, как он застегивает пряжку ремня и берет с дивана мои вещи.
Взглядом приказывает расслабить руки. Сам надевает на меня лифчик. Задевает ноющую грудь. Выстреливает взглядом в глаза. Меня обжигает. Я ощущаю порыв продолжить, но мы синхронно смаргиваем. Он защелкивает ключки. Дальше — надевает топ через голову. Чувствую себя куклой. Глазами хлопаю…
Как давно ты всё знаешь? И что ты делал все это время… Со мной?
Закончив, судья поддевает мой подбородок и прижимается губами к губам. Не знаю, уместно ли. Может быть это уже лишнее, но отношения не выражаю.
Тарнавский берет меня за руку и ведет за собой. По коридору. Лестнице вниз. Через злосчастный зал на первом этаже. Мимо охраны. Возможно, мимо Кирилла или собственных приятелей. К парковке…
Я не уверена, что хочу садиться в его автомобиль, но он не спрашивает.
Открывает двери низкой, купленной на взятки, ауди, помогает забрать в нее. Меня тут же укутывает незаслуженный, как кажется, комфорт. Судья обходит свою машину, сначала снимает с крючка сзади пиджак, потом садится на водительское и набрасывает его на меня.
Вроде бы не холодно, но он угадывает мою главную потребность сейчас — в тепле и хотя бы каком-то уюте. А может просто не хочет видеть, как я трясусь.
Заводит машину. Несколько секунд тупо смотрит в лобовое. А я — на него.
Сейчас особенно ясно становится, что мы друг друга не знаем. Ни черта друг о друге не знаем.
— Конверт — это подстава? Вы решили так меня проучить?
В голове все постепенно строится. Не могу сказать, что испытываю из-за этого какие-то особенно яркие эмоции. Видимо, те самые эмоции во мне просто выгорели.
Прежде, чем услышать ответ, получаю красноречивый взгляд.
Тарнавский смотрит внимательно и долго. Я пользуюсь «защитой» его пиджака. Знаю, что сейчас врать не будет. Проезжается по скрытому тканью телу. Задерживается на выглядывающих из-под нее коленках. Взгляд снова становится остекленевшим.
Он, наверное, жалеет… А я?
— Это было твое наказание.
Принимаю ответ,
