Прежде чем Тобиас успел предотвратить дальнейшее кровопролитие, Перис вошла в фургон вместе с Морисом Делайтом. Она приложила палец к губам и снова села в кресло рядом с рацией.
– Прости, Попс, – сказала она. – Здесь у нас есть кое-кто, кто хочет с тобой поговорить.
– Не знаю, что у вас там происходит, – сказал Попс. – Я с каждой минутой становлюсь слабее, а вы заставляете меня ждать, пока вы там переругиваетесь. Я уже сказал тебе, что мне нужно. Официальная бумага, подписанная Квинном. Никакого строительства на моей земле, пока я жив.
– Это не твоя…
– На всей земле, которая была моей.
– Это возмутительно, – сказала Перис.
– Сэм поступил со мной возмутительно, – сказал Попс. – Много лет я ждал, чтобы отплатить ему. Время пришло. Или молодой Квинн сделает, что я хочу, или я вышибу его из бизнеса.
Если это не заговор против меня, то что же это еще, подумал Тобиас.
Мягко, но уверенно Морис Делайт отодвинул свою дочь в сторону и наклонился, чтобы поговорить с отцом.
– Пап, это я, Морис.
У старика челюсть отпала, подумал Тобиас. Ответа не было.
– Я все время слежу за тем, что у тебя происходит, – продолжал Морис. У него было такое же тонко очерченное, выразительное, как у Перис, лицо, только постаревшее. – Новость о последней глупости я узнал вчера. Ехал всю ночь.
– Глупости? – Голос Попса звучал так, словно его вот-вот хватит удар. – Разрази меня гром, но я не собираюсь выслушивать прилюдные оскорбления от родного сына.
– Это хорошо, – ответил Морис. – А то ведешь себя, как старый дурак. Если не хочешь, чтобы все знали, в чем истинная причина, тогда нам лучше поговорить вдвоем. Поумерь свою вспыльчивую гордыню, папа. Я выхожу к тебе. Опускай мост. Мы разберемся во всем без лишних свидетелей.
Он не стал дожидаться ответа отца, вышел из фургона, похлопав Перис по плечу, любезно улыбнулся Синтии и решительно зашагал в сторону участка Попса.
– Попс… – сказала Перис.
Было хорошо слышно, как Попс выключил рацию.
Грубая линялая хлопковая рубашка обтягивала прямую спину Мориса Делайта. Плетеный кожаный ремень удерживал на узких бедрах поношенные рабочие джинсы. Стоптанные коричневые ботинки повидали не одну зиму и лето в пыли и грязи штата Айдахо.
– Ты на него похожа, – сказал Тобиас Перис. – И не только внешне. И как я раньше не замечал?
Прикусив нижнюю губу, Перис смотрела, как ее отец, миновав мотки колючей проволоки, вступает на территорию Попса.
– Понял! – воскликнул Тобиас. – Попс потому тебя и любит, что ты так похожа на Мориса.
В глазах Перис за стеклами очков не было удивления.
– Он скучает по папе, – сказала она спокойно. – А во мне он может принять даже то, чего не принимает в своем сыне. Я ведь не честолюбива – ну, не в обычном смысле, и не очень забочусь о… о внешнем преуспевании. Думаю, это и есть причина. А папа все такой же.
Снова показались края чулок Синтии, а ее нога в босоножке востоновила нетерпеливое покачивание.
– Попс не выносит Мориса, потому что Морис – неудачник. А где же Берил?
– Твоя мама ведет дела в хозяйстве, – ответила Перис резко. – Папа сказал, они ждуг нас с тобой в гости.
– Только после моей смерти, – возразила Синтия.
– У тебя даже голос не такой как всегда, – сказала Перис. – Ты сердишься на что-то?
– Перестаньте, – потребовал Найджел. – Что Морис собрался делать? Переплыть ров и вскарабкаться по стене?
Синтия хихикнула:
– Может быть, ему удастся войти в собачий лаз.
– Ну нет, – сказал Тобиас, присаживаясь на верхнюю ступеньку в дверном проеме фургона. – Болельщики, посмотрите-ка!
Подъемный мост, уродливое стальное чудовище, отделился от стены замка и медленно, рывками по несколько дюймов за раз, стал опускаться вниз, пока с грохотом не приземлился на место, подняв тучу пыли.
Морис Делайт подошел к мосту, пересек его, и зев бетонного кургана поглотил его фигуру.
Мост поднялся.
Прошел еще час, прежде чем Перис услышала, что радио ожило.
– Перис, – сказал отец. – Иди сюда и прихвати Тобиаса.
Синтия вскочила.
– Пора уж, – сказала она. – У меня скоро задница отвалится от сидения здесь.
– Только Перис и Тобиас, – сказал отец. – Синтия, останься у рации. И ты, Найджел, тоже. Как только смогу, я вернусь к вам.
– Синтия, – произнесла Перис, протягивая к ней руки. – Попс как всегда… Попс остается самим собой. Любит мелодраму. Потерпи немного.
Избегая объятий Перис, Синтия повернулась к ней спиной. Перис, постояв немного, вышла из фургона и направилась к замку вместе с Тобиасом.
– Жаль, что Попс обращается с Синтией, как с чужой, – сказала Перис, жалея при этом еще и о том, что не обула что-нибудь потяжелее летних сандалий на плоской подошве, в которые набивались мелкие камешки и пыль. – Ей очень обидно.
– С ней не всегда обращались, как с чужой, – возразил Тобиас. – Когда вы росли, Попс и Эмма из кожи вон лезли, стараясь, чтобы все было хорошо. Синтия сама вызвала их отчуждение. И не могу сказать, что своим замужеством.
Перис подумала, что Синтия побывала в изрядном количестве переделок как здесь, так и в Нью-Йорке, и это могло исчерпать любое терпение близких родственников.
– Пора все это забыть.
– Ты умеешь прощать. Это замечательно. – По его голосу нельзя было сказать, что он действительно так думает. – А вот и мост для нас опускают. Я думал, больше уже никогда не увижу этот дом изнутри. Наверное, надо было взять пистолет.
– Тобиас! – Перис остановилась, дождалась, пока он обернется к ней: – Кто теперь играет в мелодраму?
Он коварно улыбался.
– Сейчас не время шутить, – сказала она строго.
Он не стал спорить; они перешли звенящий под ногами мост, который привел их к открытой двери, такой низкой, что им обоим пришлось наклонить головы, чтобы войти. Они попали в круглую пещеру прихожей, стены которой были отделаны штукатуркой цвета баклажана.
Тобиас застонал. Перис сжала его руку. Тобиас не мог не согласиться с широко распространенной оценкой этого шедевра Попса: кошмар. А Перис забавляла детская любовь дедушки к большим игрушкам.
Взяв Тобиаса под руку, Перис покинула холл через дверь, ведущую в большой внутренний двор, имевший форму воронки. Согласно представлению Попса об атриумах, двор был вымощен плиткой из белого камня; украшением служил кактус высотой в целый этаж с неоново-красными цветами, стоявший в огромном зеленом пластиковом горшке.
– Страх божий, – пробормотал Тобиас.
– Уникальный экземпляр, – возразила Перис и замолчала, изумленная. Тобиас сплел их пальцы и сказал:
– Эмма? Вот неожиданность! Приятная неожиданность, надо заметить.
