— Ты тоже делаешь меня лучшей женщиной, Кинг, — шепчу я эмоциональным голосом, который обычно не позволяю себе произносить. — Я хотела тебя с четырнадцати лет и думаю, что с тех пор я никогда не переставала желать тебя. Ты единственный мужчина, который видит внутри и старую, и новую Аспен. Ты заставляешь меня принимать мои слабости и шрамы, потому что они тоже являются формой силы.
— Так и должно быть. Они так же прекрасны, как и ты.
— Так ты больше не ненавидишь меня? — спрашиваю я с жалкой надеждой.
— Не думаю, что когда-либо ненавидел.
— Тогда почему ты был придурком все это время? Особенно после того, как узнал, что я мать Гвен?
— По правде говоря, я искал тебя больше, чем ты меня. Вначале я думал, что это для того, чтобы преподать тебе урок за то, что ты бросила Гвен, но на самом деле я хотел тебя для себя. Ты была единственной женщиной, заставившая меня чувствовать в то время, когда я думал, что не способен на это. Ты смотрела на меня так будто я был единственным человеком в мире.
— И ты смотрел на меня так, словно я была важна. Я никогда не ощущала себя важной до того момента. — я протягиваю руку и глажу его по щеке. — Я люблю тебя, Кинг. Думаю, я люблю тебя с того самого первого раза.
Он ненадолго закрывает глаза, ноздри вспыхивают при каждом резком вдохе воздуха. Когда он снова открывает их, они похожи на созданный по заказу шторм, который затянет меня в свои глубины и никогда не позволит всплыть.
И что самое страшное? Я не хочу всплывать. Если он темнота, то я готова принять эту темноту.
Его пульс громко бьется о мою грудь, как будто его сердце хочет слиться с моим.
— То, что я испытывал к тебе, было одержимостью в лучшем ее проявлении, но со временем я понял, что этот тип одержимости глубже и дичайше, чем я когда-либо предполагал. Этот тип одержимости извращенный перевод любви. Я был твоим задолго до того, как мы оба узнали об этом, но теперь ты владеешь моим сердцем, телом и душой, дорогая. Так же, как я планирую владеть твоей.
Я улыбаюсь, бормоча.
— Они уже принадлежат тебе.
— Правда?
— Да. Ты мой король, и я хочу быть твоей королевой.
— Ты уже ею являешься.
Он сокращает небольшое расстояние, между нами, пожирая мои губы в поцелуе, который я запомню до конца наших дней.
Я его.
Он мой.
На этот раз навсегда.
Эпилог
Аспен
3 месяца спустя
— Сокращение бюджета иммиграционного отдела означает, что мы будем брать на себя меньше бесплатных дел, а это не соответствует будущему видению фирмы, не говоря уже о том, что это откровенно капиталистический подход, — говорю я Кингсли, всматриваясь в его лицо.
В какой-то момент я покинула свое место за столом переговоров, и мы оба стоим нос к носу.
— Капитализм не играет практически никакой роли в моих попытках искоренить мошенничество и трату времени, которое наши помощники-адвокаты могут использовать для решения других важных дел.
— Каких, например? Дай угадаю, корпорации? Ака рука твоего любимого капитализма.
— Уголовные, мисс Леблан. Тюрьмы переполнены, и нам нужно больше адвокатов там вместо того, чтобы вести бесполезные бои с ICE.
— Они не бесполезны, если мы спасаем кого-то от депортации с территории США в страну, которая их дискриминирует.
— Я не буду выделять бюджет, который может освободить из тюрьмы пять с лишним несправедливо осужденных людей, лишь в надежде спасти одного человека.
— Мы не сойдёмся в этом вопросе, поэтому, полагаю, нам придется голосовать.
— Кто будет голосовать? Ты и твои альтер-эго?
— Совет директоров, конечно же. Если вы против сокращения бюджета иммиграционного отдела, поднимите руку.
Я делаю это первой, затем бросаю взгляд, чтобы посмотреть, кто на моей стороне.
В поле зрения только пустые стулья.
— Где… все?
— Очевидно, они ушли в середине нашего жаркого спора.
Я смотрю в лицо Кингсли, который в своем темном костюме выглядит щеголевато, как повелитель дьявола, только что вышедший из ада.
На его губах играет небольшая улыбка, он смотрит на меня с тем блеском, который я так хорошо узнаю.
Моя рука опускается на бок.
— Не могу поверить, что Нейт тоже ушел.
— Он вывел людей, показывая на часы, потому что, очевидно, собрание длилось дольше, чем следовало.
— Неважно. — я откидываю волосы. — Мы проведем голосование по этому поводу на следующем заседании совета директоров, и я выиграю, придурок.
— Не обижайся, когда проиграешь, дорогая.
— Пошел ты.
Его рука дергается ко мне, прежде чем я успеваю подумать о побеге, и обхватывает мою талию. Он легко поднимает меня и усаживает на конференц-стол, затем проникает между моих ног, раздвигая их как можно шире.
— Не искушай меня.
Возбуждение проносится сквозь меня и оседает между бедер. Не знаю, потому ли это, что мы наконец-то вместе, или потому что мы упустили столько лет, но мы всегда отчаянно нуждаемся друг в друге.
Иногда даже в тот момент, когда перестаем прикасаться друг к другу.
Это лучший вид зависимости, который у меня когда-либо был. Лучше, чем алкоголь, лучше, чем успех.
Он мой любимый наркотик.
Я честно не знаю, как, черт возьми, я выжила во время «незаконного запрета», о котором Кингсли не хочет, чтобы ему когда-либо напоминали.
Он сказал, что будет рассказывать истории об этом своему Мрачному Жнецу.
Не помогает и то, что в фирме мы до сих пор вцепляемся друг другу в глотки. Мы определенно не влюбленная парочка и не приукрашиваем дерьмо друг для друга.
Одно могу сказать точно: мы прикрываем друг друга и явно хотим друг друга до безумия.
Ницше сказал, в любви всегда есть немного безумия. Но и в безумии всегда есть немного разума.
И этот безумный человек моя причина и мое безумие.
Последние несколько месяцев были ближе к мечте, чем к реальности. Не только мой отец, наконец, ушел из жизни, но и Гвен называет меня «мамой» и приняла меня как свою мать.
Мы с Кэлли близки как никогда. На днях мы отпраздновали ее долгожданную беременность, выпив много сока и ни капли алкоголя, естественно.
Я чиста сто двадцать один день.
Я порвала с мафией, и знаю, что это произошло потому, что об этом позаботился Кингсли, а не из-за того, что Николо отпустил меня по доброте своего каменного сердца.
И чтобы сделать нашу жизнь еще более спокойной, Кингсли подал в суд на Сьюзен, заставив ее потерять все центы, которыми она владела, как я и обещала, и вскоре после этого она сбежала из штата.
Самое главное, что у меня есть этот человек. моя любовь, мой партнер и отец моей маленькой девочки.
Я знаю, что он, вероятно, никогда не станет прекрасным принцем и не откажется от рыцарства, но мне это и не нужно. Его интенсивность это то, что привлекло меня в нем с самого начала. И хотя мы все еще постоянно ссоримся, его объятия мой самый надежный дом.
Я сосредотачиваюсь на его губах и говорю знойным тоном.
— А если я все-таки соблазню тебя?
— Тогда ты не сможешь выйти отсюда. По крайней мере, не должным образом.
Я наклоняюсь ближе, пока мои губы почти не касаются его губ. Я нахожусь на расстоянии всего лишь волоска, все больше опьяняясь его ароматом кедрового дерева.
Его ноздри раздуваются, ожидая поцелуя, но я отстраняюсь.
— Может, в другой раз.
Слова едва успевают вырваться из моего рта, как он ныряет в меня, его глаза превращаются в пронизывающий шторм, когда он захватывает мои губы.
Это сокрушающий душу поцелуй, крадущий мое дыхание, здравомыслие и оставляющий меня как пушинку в его руках.
Руки, которые повсюду — на моей спине, талии, затылке. Он владеет мной так, что у меня не остается выбора, кроме как прогнуться перед ним.
Да, я борюсь с ним. Да, мы редко сходимся во мнениях, но, когда его тело говорит с моим, все, что я могу сделать, это слушать.
