Поднимаясь на эскалаторе на фудкорт, я заботливо поправляла взмокшие пшеничные завитки на висках, когда что-то вдруг заставило поднять голову… На соседней ленте уезжала вниз Ларисочка. Та самая, из прошлой жизни. Она вообще не изменилась — те же чёрные волосы, алые губы и уверенный взгляд. Только вот живота такого раньше не было. Месяц… восьмой, пожалуй? Не меньше.
Сцепившись друг с другом взглядами, так и поравнялись. И так и разъехались каждая в свою сторону. Очень хотелось оглянуться, но я почему-то не смогла. Лишь прижала к себе Мирона, словно защищая его от чего-то. Или защищаясь? Но едва сошла с ленты, как снизу донеслось:
— Подожди!
Сердце колотилось, как сумасшедшее, котя казалось бы — с чего? Но с каждым мгновением, пока Лариска, величественная даже невзирая на беременность, поднималась выше, и мой пульс учащался ещё сильнее.
— Привет, — наконец подплыла она ко мне.
Я кивнула, едва сдержавшись, чтобы не отвернуться, прикрывая собой сына от её изучающего взгляда.
— Его? — коротко кивнула она на Мирона.
Я конвульсивно стиснула объятия, и заставила себя смотреть ей в лицо, а не на живот, по поводу которого на языке вертелся такой же точно вопрос: «Его?» От этой мысли стало душно до слабости под коленками. Я ведь не думала, Господи, за всё это время ни разу и не подумала, что Игнат может просто жить где-нибудь… с другой.
— Мой! — ответила твёрдо, но голос всё равно подвёл сорвавшейся ноткой.
И Лариса её уловила, многозначительно кивнула.
— А ОН знает?
Я замешкалась на мгновенье, выбирая между хамским «Не твоё дело» и нормальным, человеческим разговором.
— Не знаю. Я его уже почти три года не видела. А… — взгляд всё равно неумолимо сползал на её живот. — А ты?
И она как-то вдруг обмякла, помолчала, обводя скучающим взглядом холл.
— Ну понятно. Что ж… Жаль. Давай, может, присядем где-нибудь?
Далеко не пошли, пристроились здесь же, на диванчике. Снова неловко молчали, хотя думали, наверняка об одном и том же.
— А что… — первой прервала тишину Лариса, замялась, погрызла губу. — Ну ладно, ты его не видела, но где он вообще, знаешь?
— Нет. А ты?
— Знала бы, не спрашивала. Я его в последний раз видела когда паспорта вам липовые привезла, незадолго перед тем, как с тобой встретиться тогда, в кафе, помнишь? Он с тех пор так и не появился, хотя молва про него шла всякая. — Поймала мой изучающий взгляд, немного грустно рассмеялась, опустив ладонь на живот: — Нет, это не его. И при всём желании не мог бы им быть. Просто потому, что у нас с Игнатом никогда ничего не было.
— Ага! — язвительно вырвалось у меня.
— Серьёзно! Нет, я бы, конечно, хотела, даже очень. Был период, когда крыша буквально ехала от желания быть с ним. Но больше от обиды и ревности. Я бы, наверное, в лепёшку ради него разбилась, лишь бы перестал уже смотреть сквозь меня…
— Не надо, — поморщилась я. Вспоминать это было до сих пор больно. — Я не раз видела вас в самых интересных моментах, не говоря уж о четыреста шестнадцатом.
— Пфф… Что ты видела-то? Поцелуйчики эти дурацкие? А больше ничего, потому что ничего и не было! Ни разу! За все четыре года, что я у него в связных — дальше поцелуев так и не зашло. Да и то только на публику, и только потому, что по легенде я была его давний секс по дружбе. Так он мог видеться со мной в рамках дела, не вызывая лишних вопросов. Конечно, я хотела и даже пыталась соблазнить его на большее, но не вышло. Он вообще, насколько я знаю, личных отношений не завязывал никогда и ни с кем. А за сексом в тематические клубы ходил. И тут вдруг ты! — Рассмеялась. — Не представляешь, как меня тогда замыкало! Прибить тебя хотелось, клянусь.
Я тоже наконец улыбнулась, вспомнив, как и мне хотелось прибить её.
— Знаешь, — продолжила Лариса, — после того как он тогда так подло исчез без предупреждения, я решила: всё, хватит! С глаз долой — из сердца вон. И просто стала жить дальше.
— И как? Получается?
— Вполне. Даже, как видишь, замуж вышла. Оказалось, свет на нём клином вовсе не сошёлся, и полно нормальных мужиков вокруг. А Гордеев… Он хорош для девчачьих грёз — большой, сильный, смелый. Загадочный. Но в реальной жизни нужно что-то побанальнее, уж поверь. Потому что одно дело любовницу за патлы оттягать, и совсем другое — делить своего мужика с его службой.
После этого разговора я невольно стала смотреть на Серёгу другими глазами. И как только я начала это делать — другими глазами на меня начал смотреть и он. И сначала между нами натянулось, потом неловко запнулось… А потом началась очередной заход на сближение. Наверное, каждый из нас снова думал — ну а почему нет-то? Но что-то опять не давало, и решив для себя, что для верного решения нужно сменить обстановку, я взяла Мирона и улетела… на Карибы. Ну а что? Игнат же говорил, что однажды я там обязательно побываю.
Впрочем, идея эта оказалась так себе. Многочасовой перелёт в Сент-Люсию с пересадкой в Лондоне извёл и меня и Мирона. А сам курорт… Он до безумия напоминал те две недели, что когда-то в прошлой жизни прожила на берегу моря с Игнатом я сама. Всё другое, но всё неуловимо похожее, навевающее ностальгическую грусть. Словом, из привычной жизни я вырвалась, а из самой себя так и не смогла. Но вокруг всё равно были люди, много разных людей со своими проблемами и радостями, трудностями и беззаботностью. И все они несмотря ни на что, суетились, строили планы. Жили. А значит, и я смогу. И Серёга — вполне себе нормальный вариант.
В двадцатых числах февраля он как обычно позвонил, и я уже приготовилась отчитаться, как прошёл день, но вместо привычного «Ну как там Карибы?», он вдруг спросил:
— Слав, когда обратно?
Голос его был спокойный. Слишком. Сердце непонятно дрогнуло.
— Что-то случилось?
— Пока нет, но… Знаешь, возможно вам стоит вернуться пораньше.
От него я так толком ничего и не добилась, доступа к новостям тоже не было. Но зато на курорте было довольно много русских, и от них-то, обрывками и какими-то дикими сплетнями, я и узнала, что в России началась какая-то специальная военная операция. Никто толком не понимал, что это, но мнения делились чётко пополам: одни говорили, что там мы все умрём, и нужно оставаться здесь. Другие — что нужно срочно возвращаться домой, пока не «закрыли небо»
Паники не было, многие вообще отнеслись к этому как к фейку, но лично меня зацепило страхом за Мирошку. Однако выбора возвращаться или нет передо мной вообще не стояло, и ещё через четыре дня мы вылетели в Лондон.
Там, отсидев на стыковке в аэропорту добрых восемь часов, наконец-то пошли к выходу на посадку. Мирон заснул у меня на руках, было жутко неудобно и держать его, и катить за собой чемодан, а коляску раскладывать не хотелось. Вокруг сновали люди, слышалась разная речь — целый языковой винегрет, в котором я жутко боялась пропустить объявление для своего рейса, а потому вертелась, отыскивая взглядом табло… когда у выхода на другую посадку увидела ЕГО. Игната.
Замерла на ходу, словно в стену врезалась. Руки мгновенно ослабели и задрожали, перед глазами замелькали искристые мушки. Мужчина стоял вполоборота ко мне, даже, скорее, спиной. Лица я не видела, но как не узнать этот затылок под твидовым кепи, и плечи, пусть даже скрытые пижонским кашемировым пальто? Его осанка, манера держаться, неуловимые движения шеей… И всё же… Он — не он? Всматривалась и сомневалась, но уже в следующий миг обретала уверенность… чтобы через мгновение снова засомневаться.
А между тем, на его выходе объявили посадку. Пассажиры стали стягиваться в очередь, и к «моему» мужчине подошла вдруг женщина с ребёнком примерно на год младше Мирона. Что-то сказала, игриво ткнулось лбом в плечо мужчины, он что-то ответил и заботливо принял малыша на руки — сильные и крепкие, с такими до боли знакомыми рельефными ладонями…
И я не выдержала.
— Игнат! — голос сорвался, получилось слишком тихо. — Игна-а-ат! — заорала я через зал, судорожно прижимая к себе Мирона.
