Ланя снова подала голос. В сумерках он прозвучал совсем бледно, и все же ударил меня:
— А Рита знает, что делать…
— Не говори о ней, пожалуйста! — попросила я. — Мне и так мерещатся всякие ужасы.
— Разве твои кошмары уже не оборачивались реальностью?
Мне сразу вспомнился бор в последний день своей целостности, люди с пилами, кровь на траве, раненый мужчина у сосны. Тогда мое жуткое видение материализовалось и даже оставило в животе растущий след.
— Нет, Ланя. Он не может…
— Не может? Да ты вспомни, какой он! Твоя Рита лишь притронется к нему, и он сразу начнет раздеваться!
Я с отвращением крикнула ей:
— Ты стала пошлой! Уходи от меня!
Даже не обидевшись, она спросила:
— Как же ты будешь одна?
Прижав к животу руки, я сказала:
— Я не одна. Тебе такого никогда не испытать.
— Ты надеешься вернуть его этим?
— Нет! Но…
— А вдруг будет поздно? Рита…
— Хватит о Рите! — завопила я и зачем-то расшвыряла по комнате сложенные пачкой чистые листы. — Я не желаю о ней слышать!
Ланя заговорила совсем тихо, но мой крик сразу свернулся:
— У тебя один выход… Ты можешь быть спокойна, если только Риты не будет. Совсем не будет.
— Да ты что говоришь? — пролепетала я, отступая, но Ланя подставила сзади стену, и я уперлась в нее спиной.
— Ничего страшного, — без эмоций произнесла она. — В крайнем случае отлежишь в больнице еще полгодика… Всем известно, что ты не в своем уме. Обострение болезни во время беременности. Состояние аффекта после разговора с ней. Ты же знаешь, сколько может наплести хороший адвокат! Уж твои родители вывернутся наизнанку, чтобы его заполучить… Так что, возьми нож покрепче и отправляйся к ней. Режиссер уже научил тебя, как это делается…
— Откуда ты знаешь Режиссера? — насторожилась я. — Тебя же тогда здесь не было! Вы что, заодно с ним?
Ланя терпеливо вздохнула:
— И я здесь была… И конечно, мы заодно… Как бывают заодно люди, когда им угрожают.
— Ланя, Ланя! Что с тобой случилось? Ты же всегда была такой тихой и милой…
— Нельзя оставаться милой, когда речь идет о жизни и смерти…
— Смерти?
Ее черные глаза надвигались, а я как завороженная не могла отвести взгляда. Ланя подобралась так близко, что ее дыхание обдало меня холодом, и в какой-то момент мне даже почудился скрип снега. Но это, наверное, листы шуршали под ногами, потому что мы топтались прямо по ним. Губы у меня онемели, я никак не могла возразить Лане, и только покорно погружалась во тьму ее глаз. Отчего-то саднило то одну, то другую ладонь, но эта маленькая загадка раскрылась, когда было уже поздно: я стояла в коридоре Ритиной квартиры со скальпелем в руке и с ужасом смотрела в глаза ее мужу. Видимо, я разбудила его: Андрей часто моргал и все кривился, удерживая зевоту. Он был невысоким, на полголовы ниже меня, и щупловатым. Рядом с Ритой он просто переставал существовать.
— Ты что, Томочка? — спросил Андрей, подавив очередной зевок. — Не поздно гулять одной? Тебя никто не обидел?
— Ты у Риты перенял манеру душить вопросами? — огрызнулась я, не зная, куда деться от стыда.
Скальпель я положила на тумбочку. Андрей не обратил на него никакого внимания, и мне подумалось, что, может, мой инструмент убийства такое же порождение больного рассудка, как кинжал Макбета?
— Ее нет, но ты проходи. Я просто лег пораньше. А Рита в…
— В Лондоне?!
Он удивился:
— Почему в Лондоне? Нет, она в Доме художника. С чего ты взяла, что она в Лондоне? А-а, — опомнился он, — твой англичанин! Я, кстати, и ни разу его и не видел. Томочка, это правда, что ты… Ну, что у тебя ребенок будет?
Я кивнула и отступила к двери:
— Я пойду.
— Подожди, подожди, — Андрей неожиданно перешел на шепот и оглянулся, как неопытный заговорщик. — Пойдем, я тебе кого-то покажу… Да не разувайся!
Сжав мои пальцы горячей со сна рукой, он провел меня мимо их спальни к дверям той комнаты, что когда-то считалась Ритиной студией, а потом утратила свое значение. Удержав меня, Андрей взволнованно зашептал:
— Только не разбуди! Все вопросы, когда выйдем, ладно?
Замирая от предчувствия чего-то то ли страшного, то ли замечательного (о, как Пол выговаривал это слово!), я сделала несколько шагов в темноту и, присмотревшись, увидела, что на кровати у стены кто-то спит. Хорошо, что Андрей предупредил меня, иначе я обязательно вскрикнула бы, разглядев свою бывшую воспитанницу.
— Не может быть!
Он рывком вытащил меня из комнаты, и тут уж я забросала его вопросами. Андрей только улыбался и жмурился, как довольный жизнью кот. Потом произнес с такой гордостью, словно говорил о самом себе:
— Это Рита все устроила. Твой англичанин просил ее позаботиться об Алене. Тебе-то, понятно, сейчас не до этого… Да тебе ее и не отдали бы — одиноким же не разрешают усыновлять. А у нас все условия. Рита подмаслила кого надо, ты ж ее знаешь. И вчера мы ее забрали.
— Рита ничего не сказала.
Андрей равнодушно скривился:
— Не знаю. Может, она задумала как-то это обставить… Ты уж не выдавай меня, ладно?
— Она… она что-нибудь говорила про Пола? — сама не пойму, кого я имела в виду.
У Андрея сразу померкло лицо:
— Говорила… Она ждет, что он повезет ее к королеве.
"Кого?!"
Он как бы ненароком пояснил:
— Они ведь вместе лежали в больнице. Ты не знала?
— Нет.
— Томочка…
— Не надо! — я быстро пошла к дверям, продолжая говорить на ходу. — Ничего не спрашивай. Все хорошо. Все у меня отлично! Главное, что ребенок будет. Ты ведь теперь понимаешь, как это важно? Раньше я не особенно хотела детей, а теперь дождаться не могу.
Я и не заметила, как заплакала. Только на морозе, когда ветер стянул лицо ледяной коркой, я догадалась, что оно все мокрое. Я не попрощалась с Андреем и не забрала скальпель. Честно говоря, я попросту забыла о них обоих.
Дом художника находился через дорогу. Когда Рита добивалась квартиры, местоположение ее будущего жилья числилось в списке требований едва ли не первым. До ее дома я дошла в каком-то беспамятстве, даже не заметив яростного ветра, который не имел направления и нападал со всех сторон. Ледяные дорожки подползали прямо под ноги, но я все время помнила, что падать мне нельзя, и шла, растопырив руки, как пингвин. Снег повизгивал при каждом шаге, и всякий раз мне слышался новый возглас: "Беги! Рита… Мимо… Умри…"
— И не подумаю!
Спохватившись, я оглянулась: не слышал ли кто. Но зимние вечера всегда одиноки — люди прячутся от них в квартирах, тоже не очень теплых, но все же имеющих стены, о которые разбивается ветер. Он не давал дышать. Мне все время казалось, что сейчас я потеряю сознание от нехватки кислорода. Может быть, Пол также задыхался той ночью, когда остался один? Может быть, это не ветер душит меня, а оставленное Полом одиночество?
