– Если ты посмотришь в словаре толкование слова «надменный», то увидишь собственный портрет. Хочешь знать, почему я вдруг внезапно ушел два года назад? Просто понял, что все произойдет именно так, и решил, что, вовремя ретировавшись, избавлюсь от массы неприятностей.
Бладсуорт взбесился до такой степени, что слова вылетали как пули. От неожиданности у меня даже открылся рот.
– Так что же, ты разорвал отношения только потому, что счел меня надменной? – Вопрос прозвучал недоуменно и жалко. Я-то думала, что причина окажется глубокой, серьезной и важной. Например, герой переходит на опасную секретную работу и расстается с героиней заранее, на всякий случай, потому что в любой момент его могут убить. Или что-нибудь в том же духе. А оказывается, этот негодяй бросил меня просто потому, что счел излишне требовательной и высокомерной!
Я схватила ремень безопасности и изо всех сил его скрутила, чтобы побороть искушение сделать то же самое с шеей врага. Поскольку противник обладал преимуществом в весе в целых восемьдесят фунтов, итог схватки предсказать было трудно. А если честно, я отлично знала, чем она закончится, а потому предпочла душить ремень безопасности, а не того, кто сидел рядом.
– Если даже я и надменна, то это не твоя забота! – кричала я. – Я самостоятельный, независимый человек! Сама о себе забочусь и вполне обеспечиваю собственное существование! Хоть сейчас избавлю тебя от своего присутствия, и ты сможешь преспокойно вернуться к мирной, безмятежной и счастливой жизни!
– К черту! – внезапно с яростью в голосе произнес Уайатт и попытался меня поцеловать. Я так разозлилась, что даже хотела его укусить. Он увернулся, засмеялся и сделал еще одну попытку. Потянул сзади за волосы – так, что голова запрокинулась и шея оказалась незащищенной и уязвимой.
– Не смей! – Я попробовала увернуться и, отпустив ремень безопасности, уперлась ладонями в его плечи.
Но Бладсуорт, разумеется, очень даже посмел.
– Мне не нужна мирная, безмятежная и счастливая жизнь, – через несколько минут пробормотал он мне в ухо. – С тобой, конечно, масса неприятностей, но я тебя люблю, и тут уж ничего не поделаешь.
Уайатт бережно посадил меня обратно на сиденье, завел машину и выехал со стоянки, пока мы не привлекли внимания окружающих своими криками и кто-нибудь не вызвал полицию. Я все еще дулась и была готова в любую секунду расплакаться. Даже не знаю, сколько мы проехали, прежде чем Уайатт свернул с дороги и остановился за деревьями – так, чтобы никто нас не заметил.
Идея, пришедшая мне в голову после просмотра фильма, осуществилась.
Может быть, вы решили, что, услышав признание в любви, я оказалась на седьмом небе от счастья? Да, Уайатт действительно произнес священные слова, но сказал он их таким тоном, будто я была ложкой отвратительно горькой микстуры, которую ему предстояло принять, чтобы не умереть. Не помогла даже страстная сцена на заднем сиденье: я все равно чувствовала себя оскорбленной в лучших чувствах. Больше того, когда пришло время задуматься, я заволновалась о санитарном состоянии этого самого заднего сиденья. Ведь машина была арендована; нечего и говорить, что на этом самом заднем сиденье могло происходить все, что угодно.
Всю дорогу я молчала, а приехав домой, тут же бросилась наверх, чтобы принять душ, – на тот случай, если уже успела подхватить какую-нибудь особую заразу, проживающую в арендованном автотранспорте. Я заперла за собой дверь, чтобы в душ не смог проникнуть противник. Прекрасно известно, чем заканчиваются совместные гигиенические процедуры. А роль доступной женщины меня не устраивает.
Надо было заранее все предусмотреть и взять с собой в ванную чистую одежду. Я этого не сделала, а потому пришлось после душа надеть то, в чем я была до него. Выйти, обернувшись полотенцем, было нельзя. Уайатт Бладсуорт в любой ситуации оставался самим собой и ни за что на свете не упустил бы возможность вероломного нападения.
Разумеется, он поджидал меня у двери ванной. Стоял, прислонившись к стене, так терпеливо, словно, кроме ожидания, нечем было и заняться. Надо признать, что этот человек никогда не пытался увильнуть от выяснения отношений – прямота относилась к числу немногих его достоинств.
– Ничего не получится. – Я попыталась взять инициативу в свои руки. – Даже в кино нам не удалось сходить без громкой ссоры. А ты потом пытался загладить ее сексом.
Уайатт удивленно поднял брови:
– А что, существует лучший способ?
– Секс – типично мужской способ. Женщины, если сердиты и обижены, не стремятся к близости.
Брови поднялись еще выше.
– Ну, значит, ты меня обманывала, причем достаточно искусно, – изобразил удивление Уайатт. По-моему, это замечание трудно отнести к числу самых умных.
У меня даже задрожали губы.
– Не смей дразнить! Я не виновата, что ты сумел обнаружить мою слабость. А вот тебе стыдно пользоваться ею и добиваться своего таким нечестным способом!
На губах Уайатта появилась торжествующая улыбка. Оторвавшись от стены, он медленно выпрямился.
– Если бы ты только знала, как безумно приятно мне слышать о своей неотразимости! – Стремительно, словно змея, он схватил меня и крепко прижал к себе. – Отгадай, о чем я думал весь день.
– О сексе, – не задумываясь ответила я, глядя прямо перед собой, то есть в широкую мускулистую грудь.
– Да. И об этом тоже. Достаточно много. Но еще и о том, как ты меня смешишь, и о том, как приятно просыпаться по утрам рядом с тобой и возвращаться к тебе по вечерам. Я очень люблю тебя и вовсе не хочу поменять на какую-нибудь уравновешенную, невзбалмошную, ненадменную женщину. Никто в целом мире не сможет с тобой сравниться – просто потому, что искра не вспыхнет.
– Да уж, конечно, – саркастически вставила я. – Именно поэтому ты меня бросил и исчез на целых два года.
– Испугался. – Уайатт пожал плечами. – Признаю. Уже после второго свидания мне стало ясно, что рядом с тобой не дождешься ни единой спокойной минутки, а-потому я решил сократить потери, пока не увяз слишком глубоко. Ведь при взятом темпе уже через неделю мы оказались бы в постели, а к алтарю побежали бы раньше, чем поняли, что к чему.
– Так что же изменилось на сей раз? Я все та же.
– Слава Богу! Только такой ты мне и нужна! Вполне стоишь всех мыслимых волнений и неприятностей. Вот потому-то я полетел за тобой на море; по той же причине досидел в кино до самого конца, хотя от злости даже не понял, о чем шла речь в этом дурацком боевике. Ради твоей безопасности я готов свернуть горы.
Мне не хотелось успокаиваться, но злость сама собой как-то незаметно улетучилась. Я изо всех сил за нее цеплялась, а потому упорно хмурилась в нагрудный карман рубашки, чтобы злодей не вообразил, будто его сладкие речи возымели действие.
