Глядя в зеркало, я замечаю, что маленькое искривление переносицы совсем пропало, это радует, хотя дефект раньше был небольшим. В целом же мой облик изменился ненамного. Вот спадет опухоль, и, уверена, все будет выглядеть гораздо симпатичнее, к тому же, вероятно, то, что внешность моя не претерпела кардинальных изменений, даже хорошо. По-моему, незначительные перемены не в пример лучше, чем неестественно подтянутое лицо, глядя на которое кажется, будто человека тянут сзади за волосы. Что бы там ни было, я не похожу на несчастных Джоан Ван Арк или Мари Осмонд, это уже большая удача.
Разглядываю себя и так и эдак и не могу не предаться сомнениям: стоит ли результат работы хирурга затраченных усилий. Мой нос выровнен, но я хорошо помню, как лежала в палате и кровь хлестала мне в горло. Даже сейчас, спустя три недели после операции, приходится носить с собой платок, чтобы вытирать постоянно сочащуюся из носа сукровицу. Глядя на свои глаза, я вспоминаю, как пыталась разлепить веки с помощью пальцев и как в итоге на ощупь, вслепую пробиралась в ванную, потому что даже осторожные прикосновения к векам причиняли немыслимую боль. Да, перемены в моей внешности очевидны, однако, чем больше я обо всем этом думаю, тем сильнее убеждаюсь: можно было обойтись без пластической хирургии. Опять же, нет никакой уверенности в том, что цена, которую я заплатила, приемлема: потраченные деньги, упущенное рабочее время, боль и жалкое состояние, в котором я находилась несколько дней после операции. Кто знает, может, я изменю свое мнение после того, как лицо заживет окончательно, или когда через несколько лет моя грудь обвиснет до пупа, а бедра начнут тереться друг о друга при ходьбе.
Реакция Оуэна, заскочившего ко мне пару недель назад, на жалкое состояние моего лица тоже заставляет меня сомневаться в справедливости затраченных усилий. Я полагала, что, увидев меня всю в синяках и опухолях, он пропадет навсегда. Однако мой ухажер оказался настоящим героем. Не рассердился, когда я призналась, что поездка в Нью-Йорк была выдумкой, понял, что я постеснялась рассказать ему об операции. После он заезжал еще раз, а звонил и справлялся о моем здоровье — ежедневно. Я так привыкла, что мужики, с которыми я встречалась, были полным ничтожеством в человеческом смысле, что когда нашелся один-единственный, пожелавший остаться рядом в мои далеко не самые лучшие времена, оставалось только искренне изумиться. Даже стыдно, что я хотела бросить Оуэна из-за ребенка — мальчонки, который пришел мне на помощь в самый нужный момент.
Думая об Оуэне и Билли, я перебираю почту и наталкиваюсь на зеленый конверт с открыткой, подписанный детским почерком. Немедленно распечатываю его и нахожу сложенный пополам кусок картона, на котором нарисованы цветы. На внутреннем развороте читаю: «Надеюсь, твой нос здоров и ты можешь дышать. Люблю, Билли».
Внезапно от этих незатейливых слов признания мои глаза наполняются слезами. Никогда не ладила с детьми, но эта открытка тронула меня до глубины души. Вновь и вновь перечитываю послание малыша и плачу навзрыд.
Что же, Камилла готовится к операции, а я уже въезжаю на парковку у офисного здания. Мне надо было бы остаться неподалеку от нашей больной, но я уже брала выходной для Норы и провела его, сидя в приемной. Не стоит отпрашиваться еще на один рабочий день только для того, чтобы очередной раз провести его в приемном покое центра пластической хирургии. Медсестра в любом случае позвонит мне, когда операция завершится.
Когда Камилла ушла вслед за медсестрой, было всего шесть тридцать утра. На работе нужно быть к восьми, так что у меня неожиданно появилось время зайти в кофейню неподалеку от клиники и спокойно позавтракать. Я выпила кофе, съела яичницу с беконом, и, признаюсь, это было великолепно. По утрам я всегда так спешу, что больше чем на быстрорастворимую кашу или яблоко, которое я, как правило, ем уже в машине, времени не хватает. Было так приятно расслабиться и без спешки полистать газету за завтраком.
Я выхожу из машины, уже почти восемь. Захлопывая дверь, замечаю, что проходящая мимо тетка оглядывается на мой автомобиль и хмурится. Я привыкла к косым взглядам в сторону снайпермобиля, но эта дама смотрит с настоящей ненавистью. Более того, по пути в город я заметила, что так же злобно на меня посмотрел и мотоциклист, остановившийся рядом на светофоре. «Просто показалось, наверное», — думаю, отходя от машины. Затем я по давней привычке оборачиваюсь, чтобы проверить, выключены ли фары и хорошо ли припарковано авто, и тут вижу наклейку на заднем бампере: «ТВОЯ Библия — не моя проблема!»
— Джоди! — возмущенно вскрикиваю я и спешу обратно к автомобилю. Становлюсь на колени и стараюсь поддеть наклейку ногтем. Получилось! Осторожно, чтобы не повредить краску на кузове, отрываю ее, мну в руках и несу липкий комок к ближайшей урне. Не знаю — розыгрыш это, или Джоди пытается доказать что-то таким экстравагантным способом. Надо будет сегодня вечером переговорить с ней. Я, конечно, не истовая богомолка, но в Бога верю и стараюсь не грешить. По крайней мере, хочется следовать заповедям. Ну, правда, какой вред от веры в Бога? Я готова дать Джоди возможность самой определиться со своими религиозными убеждениями, только бы она выросла хорошим человеком, но я не позволю ей портить машину вызывающими наклейками сомнительного содержания.
Уже в здании, поднимаясь в лифте, я продолжаю обдумывать, как бы начать этот непростой разговор с Джоди. Только вхожу в кабинет и включаю компьютер, как звонит телефон.
— Бренда Харрисон слушает.
— Здравствуй, Бренда. Это Гретчен, — о, этот противный, жалкий голосок, которым Гретчен ноет всякий раз, когда ей нужно отпроситься с работы. Ну, какая меня история ждет сегодня? У Гретчен никогда не бывает обычной простуды или гриппа. Она склонна придумывать невероятные болезни и несчастные случаи.
— Ты не знаешь, где Джил? Я сегодня опоздаю, пыталась вот дозвониться до нее, но ответа не дождалась, а автоответчик не работает.
— По-моему, она еще не пришла.
— Ты не передашь ей, что я припозднюсь?
— Передам, хорошо, — отвечаю в надежде, что она положит трубку и не станет подробно объяснять причины опоздания.
— Я тут в кабинете врача, буду анализы сдавать. У меня подозрение на вирус Западного Нила.
— Вирус Западного Нила? Что-то экзотическое. Эту болезнь москиты разносят?
— Ага.
— Но сейчас зима.
Даже не знаю, зачем устроила допрос. Она ведь сейчас совсем заврется, но я не могу не удержаться и не спросить.
— Да, знаю. Странно, не правда ли?
