Первое, что приходит мне в голову, – это забрать сына. Домой. Или в другую, нормальную клинику.
Но умом я понимаю, что этого нельзя делать, прежде всего, по медицинским показаниям. Ему нужен соответствующий уход.
При этом в памяти сразу же всплывает недавно увиденная картинка с крохотным тельцем в стеклянном боксе. Такое беспомощное. Он только начинает жить, а уже ощутил на себе злость и жадность людей.
Так хочется прикоснуться к нему. Забрать. Прижать к себе. Вместе с Леей.
Лея. Это ещё одна причина для того, чтобы оставить сына здесь.
Стоит ему исчезнуть и это сразу же отразится на Лее. Ее жизнь сейчас и так недорого ценится и рисковать ею я не готов.
Она нужна мне. Мне и нашему сыну.
Поэтому, хоть и нелегко, но я принимаю решение оставить сына здесь.
Вижу, что Ксения Игоревна никак не связана с людьми Султана, поэтому в самых общих чертах обрисовываю ей ситуацию.
– Мои люди будут постоянно здесь, – говорю ей. – Надо будет их как-то пристроить в клинике. Двое. Нет, лучше трое.
– Хорошо, можно попробовать. Я поговорю с главврачом.
– Нет, – прерываю ее я, – этого делать нельзя ни в коем случае. О нашем сегодняшнем разговоре никто не должен знать. Никто. Понимаете?
– Но как тогда? Я не знаю.
– Дайте нам контакты вашего ЧОП, что на въезде сидит. Одного человека мы пристроим туда. Сами. Второй будет уборщица. А третий, – задумываюсь на мгновение. – К вам ведь ходят студенты?
– Да.
– Ну, вот, третий будет среди них.
– Но я не знаю… – все ещё сомневается она.
– Главврачу совсем не обязательно это знать. У него других забот хватает. Так ведь?
Кивает.
К счастью, это оказалось не так сложно.
Мы ещё обговариваем кое-какие детали и на прощание я прошу об ещё одной встрече с сыном.
Стою у бокса минут десять. Самое глупое, что в этот момент я пытаюсь понять, на кого он похож. Рассматриваю. И думаю о том, как назову его.
Представляю, как мы с Леей будем выбирать ему имя. Да. И так будет. Я в этом уверен. Теперь уже никто не заберёт у меня их!
Из больницы мы едем по домам.
Серый прав. Надо хоть пару часов поспать.
Мы договариваемся с ним, что никто кроме нас двоих не должен знать о том, что мой сын найден. Никто. Пусть служба безопасности продолжает искать.
Раз ребенка положили в реанимацию в этом городе, значит, и Лея должна быть где-то рядом. Слишком большой риск возить ее на приличные расстояния.
Поэтому ещё до того, как пойти спать, я вызываю Олега.
– Проверьте каждую дыру в этом городке, – даю указание.
– Шеф, а почему именно там? Вы что-то нашли?
– Нет, Олег, к сожалению, ничего. Мы будем проверять каждый город в Подмосковье. Но начнем с этого. Все понятно? Начинать сейчас. Докладывать сразу же.
ГЛАВА 95. Лея
– Что-то с ней не так. Смотри, как глаза страшно закатывает. И эти её бесконечные стоны, я скоро сойду с ума от этой херни. Говорил, нужно было щенка брать, а теперь и щенок подох и с этой сукой возни до хрена, – снова слышу этот мерзкий, гнусавый голос.
– Та что ты заладил – щенка, да щенка. Всё. Сделано. Теперь только так, больше никак. Забудь. Тебе бы всё по-лёгкому и чтобы ни хрена не делать. Я хочу его бабки, понимаешь? Тут не о сраных ста тысячах речь идет. Ты что, совсем идиот? Тут счёт идёт на миллионы. А ты тут ноешь. Сиди и охраняй, раз приказано, – снова знакомый голос. Никак не могу вспомнить, откуда я его знаю.
– Какой ты умный, твоя-то работа чистенькая.
– Да если бы ни я, где бы ты сейчас был?
– Ладно, хватит! – обидчиво говорит гнусавый.
– Вот и молчи.
– Ох, бля, кажется она в себя приходит. Вот сука, возимся с ней тут, возимся, а где наши бабки? Может, хлопнем её по-тихому, скажем – не дожила. У нас по договору работа выполнена.
– Ты видно совсем придурок, нам видосы снимать нужно, забыл? Чтобы бабло с Громова качать. А там она живая должна быть и желательно здоровая.
– Ах ты, точно.
– Тише.
Голоса. Уже такие знакомые. Только эти страшные люди помогут мне, если захотят, а если не захотят, то я точно умру прямо здесь. От тоски, от горя и от боли, которая пронизывает при каждом движении.
Страшно болит грудь. Просто разрывается. Терпеть невозможно. Мысленно я даже согласна взять нож и отрезать её, чтобы не было так больно. Горю, чувствую как сгораю. Боль и пламя.
Эти гадкие люди, единственная помощь.
– Помогите, – прошу пересохшими, потрескавшимися губами, – пожалуйста. Мне больно. Я больше так не могу.
– Что ты всё ноешь, чего тебе надо? – грубый, но я уцепилась за него, ведь больше не за кого.
– Грудь. Сильно грудь болит.
Я тяну руки к человеку, хватаюсь за его ладонь и тяну её к своей груди, твердой, налитой, каменной.
– Ох, бля, – он отдергивает руку, а потом сам прикасается к моей груди, – мать твою. И правда ещё окочурится. У неё сиськи горячие. И смотри, какие красные.
Быстрые шаги. Человек куда-то уходит. Нет, бежит.
Поможет или нет?
Ещё немного и сознание помутится, я уже перестаю соображать. В последнее время я вообще мало, что соображаю. А когда добавилась боль и вовсе перестала улавливать связь с действительностью. Думаю, они мне что-то в еду или воду подсыпают.
Через некоторое время снова слышу шаги. Человек в черной маске склоняется надо мной. Вижу темное пятно сквозь муть своего взгляда.
– Бери её.
Кто-то другой подхватывает меня на руки. Несёт осторожно. Медленно. Свежий воздух, но не могу даже шевельнуться в руках этого человека.
