Ни одна волшебная сказка, где замарашка-служанка превращается в прекрасную принцессу или замурзанная секретарша — в светскую даму, не могла бы доставить мне большего удовольствия, чем то, которое я испытала, увидев, как преобразилась Элли. Волосы ее сначала вымыли хорошим шампунем, а потом подстригли так, что они едва доходили ей до подбородка. Жалкий, смахивающий на крысиный, хвостик, с которым она вошла в парикмахерскую, небрежно замели в угол. Слегка выступавшие уши Элли прикрыли волны каштановых блестящих волос. И она вдруг стала удивительно похожа на Мин. Судя по всему, стилист сразу понял, чего от него хотят.
— Так намного лучше, правда? Может, сделать тебе челку?
Мы согласились и на челку. И не прогадали — челка сразу сделала синие глаза Элли огромными.
— Никогда не замечала, до чего ты похожа на свою мать. Когда твои болячки сойдут, ты станешь настоящей красавицей.
Элли залилась краской. Мы отправились за овощами, и я заметила, как она украдкой заглядывается на себя в каждое зеркало, которое попадается нам по пути, кокетливо поправляет волосы и откровенно любуется собой.
Потом мы зашли в магазин для художников и, соблазнившись, купили Вильяму альбом под названием Рисунки из Жизни. После чего, усталые, но счастливые, отправились домой. Уже возле Данстон-Эбчерч мне вдруг в голову пришла одна мысль — притормозив, я предложила Элли переодеться в новые брюки с пуловером, чтобы поразить всех своим новым обликом.
Переглядываясь и пересмеиваясь, мы ввалились на кухню. Надо сказать, успех превзошел все наши ожидания.
— Ух, ты! — восторженно свистнул Вильям, первым заметивший наше появление.
— Неужто мои глаза обманывают меня? — простонал Роберт. — Кто это прекрасное юное создание? О нет, не может быть, чтобы это была мисс Элинор Вестон!
— Элли, бог ты мой! Ты выглядишь просто потрясающе! — ахнула Мин. — А твои волосы?! О Дэйзи! Ты настоящая волшебница!
— Это заслуга Элли — именно она сотворила это чудо, когда села на диету. Самодисциплина — великая вещь. И ведь она добилась своего — похудела, да еще как!
Усевшись на стул, который все по молчаливому согласию давно уже считали моим, я вдруг увидела на столе перед собой небольшой сверток. Глаза у меня полезли на лоб.
— Это мне? — Я удивленно огляделась.
Элли тряхнула волосами и зарделась. Развернув сверток, я увидела очаровательную подставку для яиц из китайского фарфора в виде лебедя.
— Я купила ее на рынке, пока вы разглядывали цветы, — смущенно прошептала она. — Это вам, Дэйзи. Спасибо вам за все…
Подняв глаза, я перехватила направленный в мою сторону взгляд Роберта. В нем было столько любви, что у меня все перевернулось внутри.
Тем же вечером, после того как дети отправились в постель, а мы перебрались в студию, Мин гордо объявила, что у нее для нас сюрприз. Честно говоря, в первую минуту я даже струхнула немного, решив, что она закончила книгу. Но Мин вытащила из ящика секретера какую-то бумажку и с ликующим видом помахала ею у нас перед носом. Это был чек на тысячу фунтов, и под ним стояла подпись Вивьен.
— Видите ли, мои дорогие, мне было так стыдно за тот жуткий скандал, который я закатила вчера, что я просто места себе не находила. И решила хоть чем-то загладить свою вину. Только сегодня утром я покаялась Дэйзи, что совсем забросила детей. А вот этого… надеюсь, этого хватит, чтобы заплатить за обучение Вильяма — хотя бы за один год. Вивьен дала мне слово, что станет платить за него до самого конца — вплоть до выпускных экзаменов. Сегодня утром я была у нее. У нас вышел долгий разговор.
— Дорогая, это просто невероятно! — воскликнул Роберт, только сейчас обретя дар речи. — Как это тебе удалось?
— Это наша маленькая тайна — Вивьен и моя, — туманно заявила Мин. — Нет, правда, дорогой, не спрашивай. Просто прими это как факт. Когда-нибудь я сама тебе расскажу. А теперь не сердись и не порти нам настроение.
Роберт, очевидно, придя к мысли, что с его стороны было бы нечестно приставать к жене, требуя объяснений, покорно отправился варить кофе.
— Я шантажировала ее, — понизив голос до едва слышного шепота, созналась Мин, как только мы с ней остались одни. — Пообещала, что все расскажу Роберту, если она не даст мне денег. И что Роберт, когда узнает обо всем, признает Гарри Хинда своим единоутробным братом.
— Господи, спаси и помилуй! И как она это приняла?
— Проглотила как миленькая. Ты же знаешь Вивьен. Такие вещи ее только забавляют. А потом засмеялась и сказала, что это честная игра. Раз я, мол, положила ее на лопатки, значит, ей платить.
Тут вернулся Роберт и положил конец нашему разговору. В этот вечер Мин просто лучилась счастьем и выпила по крайней мере в два раза больше, чем обычно.
— Ну, теперь я хоть не чувствую себя совершенно бесполезным существом, — гордо заявила она. — Всю жизнь я только и делала, что смотрела в рот другим. Сначала маме, потом Роберту. Ну, и, конечно, тебе, Дэйзи, пока мы с тобой учились в школе. Зато теперь, — язык у нее понемногу начал заплетаться, — теперь я надеюсь, что вы, о мои надежные защитники и покровители, не забудете об этом! И не дадите забыть мне. Это будет… как это сказать? Подпитывать мое самоуважение. Иначе толку от этого чуть.
— У меня кончились сигареты, — внезапно пробормотала она. И нетвердой походкой вышла из комнаты.
Кажется, за последние три дня это было чуть ли не в первый раз, что мы с Робертом остались одни. Но даже сейчас, корчась от мучительного чувства вины, я поймала себя на том, что умираю от любви. Попыхивая сигаретой, он не сводил с меня глаз.
— Конечно, я не имею права этого говорить, — очень мягко сказал он вдруг, — но я тебя люблю.
Так мы сидели, молча глядя друг другу в глаза, пока не вернулась Мин. В руках у нее были ее любимые французские сигареты — очень крепкие, цвета хаки, которые я привезла ей в подарок из Кембриджа. Лицо у нее было спокойное и немного печальное.
Позже, уже лежа в постели, я спросила себя, что более безнравственно — шантажировать Вивьен или продать без спроса принадлежавший ей фарфор? В конце концов я так и не смогла ответить на этот вопрос, хотя… что ж, способ, к которому прибегла Мин, позволил нам хотя бы сохранить фарфор. После этого мысли мои вернулись к моим собственным запутанным делам. Оправданий мне не было. Сказать по правде, я уже потихоньку начинала ненавидеть себя. И подозревала, что очень скоро моя ненависть обратится на Мин. Мне стало страшно. Вспомнить хотя бы, как я злорадствовала, отмечая каждый допущенный ею промах. Решено, подумала я, сразу же после званого вечера я уеду. На чужой беде счастья не построишь. И мы с Робертом никогда не сможем быть счастливы вместе, зная, какой это достигнуто ценой.
