Затем Элисон показала Нак банки из-под молочного питания и спросила:
— Где здесь молочная кухня?
Нак не ответила, а только выразительно потрясла головой. Элисон попыталась спросить ее еще раз, теперь уже на ломаном испанском языке. Но Нак только прыснула от смеха и опять покачала головой.
Адам настоятельно требовал еды, а Элисон боялась снова возвращаться к машине, видеть мертвое тело Луизиты. Но ей необходим был нож, чтобы вскрыть банку с детским питанием. А нож находился в машине в рюкзаке Зекери. Элисон начала бить дрожь, усталость и горечь одолевали ее. Оставалось всего две банки питания для Адама. А что делать дальше?
Нак подхватила Адама, прежде чем Элисон смогла воспрепятствовать этому, и сунула его под свою просторную блузу. Плач голодного ребенка сразу же прекратился.
Элисон засмеялась над своей несообразительностью. Конечно же, у Нак должно быть молоко! Она уселась на низкую, грубо сколоченную, деревянную койку напротив Нак и промолвила:
— Грасиас!
Наблюдая, как Нак кормит ребенка, Элисон почувствовала вдруг свинцовую усталость во всем теле. Спина и руки болели, натруженные непривычной ношей — маленьким Адамом. Ее мозг искал хоть какой-нибудь отдушины, чтобы отвлечься от вновь и вновь вспыхивающих в памяти сцен недавно пережитой опасности: бандиты, бурлящая река и, наконец, самое ужасное — смерть Луизиты.
Ей был безразличен сейчас собственный потрепанный внешний вид, перепачканные грязью ботинки, и она сняла рубашку Джейка, не заботясь, что окружающие увидят ее разорванную футболку, скрепленную на груди булавками. В первый раз чуть ли не за всю свою жизнь Элисон почувствовала запах собственного немытого тела, но думать о ванне не приходилось. Рана на ноге пульсировала ноющей болью в такт биению сердца, выматывая последние силы, и Элисон чувствовала в этой послеполуденной духоте, как неизбежно погружается в дремоту.
Она больше ни о чем не хотела думать. Они находятся в деревне, Зекери разговаривает со старейшиной, и ей совершенно не о чем заботиться. Через двадцать минут она, вздрогнув, пробудилась от своей дремоты и увидела, что Нак протягивает ей спящего Адама и белую хлопчатобумажную блузку, точно такую же, какая была на ней самой.
Элисон заботливо постучала по маленькой обнаженной спинке Адама и, убедившись, что в желудке не осталось пузырьков воздуха, нашла в чемодане Луизиты детскую распашонку. Надев ее на мальчика, она старательно завязала все ленточки. Потом Элисон распахнула свою разорванную футболку и немного обмыла тело водой, прежде чем надеть свежую белую блузку, за которую она была так благодарна Нак. Наконец, Элисон могла позволить себе улечься на койку, свернувшись калачиком, положив рядом спокойно спящего Адама. Коснувшись головой подушки, она сразу же погрузилась в благословенный сон.
Через два часа Нак разбудила ее, дотронувшись рукой до плеча. Элисон встала с большим трудом, увидев, что рядом с кроватью стоит Маленький Бол.
— Старейшина хочет видеть тебя, — объявил он. — Я провожу.
Элисон стала собирать спящего младенца.
— Ты можешь оставить ребенка с Нак, — сказал мальчик.
Она инстинктивно воспротивилась этому.
— Я возьму его с собой. А где мой друг? Где мистер Кросс?
— Американца нет здесь, — ответил мальчик.
— Где он? — настойчиво добивалась Элисон, чувствуя тяжесть в голове от усталости и внезапно прерванного сна.
— Он отправился с мужчинами, чтобы раздобыть вам машину.
Она сразу же успокоилась и, баюкая на руках малыша, направилась за мальчиком. Если Зекери пошел за машиной, значит, дела их шли на лад. Седана на улице уже не было. Где-то в деревне тело Луизиты сейчас готовили к церемонии похорон. Элисон собралась с мыслями, настраиваясь на разговор со старейшиной. Вообще-то ей казалось странным, что старец захотел тратить свое время на разговоры с женщиной, но если он послал за ней, ей ничего не оставалось, как отправиться к нему на беседу.
Она вошла вслед за Маленьким Болом в хижину и приветливо кивнула спокойной, исполненной достоинства женщине, сидящей в глубине помещения. Старец сидел спиной к ней. Чисто интуитивно Элисон остановилась в ожидании того момента, когда он, наконец, соизволит заметить ее присутствие.
По прошествии положенного в таких случаях времени, Жорже обернулся и, одобрительно улыбаясь, кивнул ей. Ему понравилась вежливая деликатность этой женщины. Он указал на деревянную табуретку, на которой совсем недавно сидел американец. Элисон села, держа ребенка на руках. По-видимому, именно об Адаме должна в первую очередь зайти речь.
— Меня зовут Элисон Шрив, — сказала она, как можно более спокойно. — Я рада познакомиться с вами. Думаю, вы не будете возражать, что я принесла ребенка с собой. Ему многое пришлось пережить за сегодняшний день.
— Это ребенок Сары.
Она не могла скрыть своего удивления по поводу того, что он знает все о ребенке. И он видел, как женщина насторожилась.
— Да, Сара была сестрой Луизиты, — ее подбородок задрожал при упоминании имени умершей индианки.
— Он — индейский ребенок, — его глаза изучающе смотрели на утомленное лицо Элисон. Жесткий взгляд старика пытался проникнуть в заветные мысли этой женщины.
— Да, он из племени Ягуара.
Теперь настала его очередь удивляться.
— Это сказала мне Луизита. Она передала мне ребенка перед смертью, и я поклялась, что буду заботиться о нем. — Каждая частица ее существа начала ощущать сгущающуюся опасность. Пусть лучше старик знает, что у нее на уме!
— Он — индеец, — повторил старейшина твердым, как камень, тоном.
Элисон лихорадочно соображала, как она может убедить старика в своей несгибаемой силе и решимости идти до конца.
— Даже ягуар не посмел отнять у меня этого ребенка, — сказала она наконец, чувствуя тупую боль в голове. — Он проник в пещеру, где я пряталась, он выл и рычал, он пронесся так близко мимо, что коснулся меня своей шерстью. Но он не посмел отнять у меня этого ребенка! — она смотрела прямо в непреклонное лицо старика. — Река не смогла забрать у меня этого ребенка. А как вы видите, она пыталась это сделать, — Элисон показала ему свои перепачканные грязью ботинки и все еще влажные брюки. — Ничто на свете не заставит меня расстаться с этим ребенком, пока я жива! — сказала она твердо и решительно. — Я дала Луизите свое честное слово.
Старик снисходительно улыбнулся и погрузился в долгое молчание. До слуха Элисон доносились звуки деревенской улицы, а в висках стучала кровь. Она терпеливо ждала, что скажет старец.
— Этот ребенок — индеец, — снова повторил он. — А если ты заберешь его с собой, останется ли он индейцем?
