— Ну почему же пошутил? — учтиво возразил Майоров. — Я вполне серьезно намеревался подарить вам Мерседес. Впрочем, все, поезд ушел. Ну что, еще водочки? Ален, мороженое, десерт?
Предложение насчет десерта Лена оставила без внимания, а вот на предыдущие слова Влада отреагировала:
— Так дари, кто тебе мешает? Свадьба через два месяца, дари, если намеревался.
Тот усмехнулся:
— Нет, так дело не пойдет. Мерс идет только в комплекте с газетой, в нагрузку, а газета у меня на отдельных условиях. Рад бы иначе, да не получится — принципы мешают.
— Ну и не надо, — с легкостью отозвалась Лена. — Мы и без Мерседеса проживем, правда, Серенький?
Корниенко не ответил. Отвернулся к окну, а Лене так хотелось прочесть в его глазах согласие с ее позицией. Не вышло. Услышала только тяжкий вздох, и промолчала.
— Ну я так понимаю, банкет плавно подошел к концу, — поднимаясь со стула, сказал Влад. — Пойду, разыщу официантку. Вы тут посидите, или пойдете к машине? Не заблудитесь?
И, не ожидая ответа, покинул хатку.
Ночное безмолвие нарушалось бормотанием телевизора у соседей сверху. Одинокая глуховатая старушка страдала бессонницей, из-за чего остальные жильцы вынуждены были страдать от недосыпания. Однако сегодня Лене некого было винить в том, что Морфей не забирал ее в свое царство. Мысли, проклятые мысли не давали покоя. Впрочем, как это некого винить? А Майоров? Ведь именно с его подачи, с его слов началась вся эта чехарда. Вернее, ничего не началось. Наоборот — после его слов все закончилось. Умиротворение, размеренная жизнь. Счастье.
По дороге домой практически не разговаривали, если не считать нескольких односложных предложений, сказанных Сергеем водителю, да парочки-другой ничего не значащих дежурных фраз на прощание. Влад старательно демонстрировал благодушие — дескать, ничего особого не произошло, я предложил вам вполне приемлемый вариант, вы его отклонили, и все, вопрос снят с повестки дня.
Однако все трое прекрасно понимали — вопрос не снят, он еще долго будет витать над ними, если вообще хоть когда-нибудь развеется.
Впервые за последние месяцы Лена была одна. Вернее, чувствовала себя одинокой. Рядом лежал Сергей, его размеренное дыхание должно было бы вносить умиротворение в ночную тишину. Но вместо покоя оно почему-то несло в себе раздражающий фактор.
В машине ей мечталось, что, стоит лишь преодолеть порог дома, и дурацкая шутка забудется, Сережа снова станет собой: мягким, уступчивым, ласковым. Однако ничего не переменилось, кроме обстановки: Корниенко оставался хмурым до самого последнего момента, пока не легли в постель. Да и там сразу отвернулся к стене и уснул: ни тебе "Спокойной ночи, дорогая!", ни нежного поцелуя на ночь…
А ведь у Лены были такие грандиозные планы на этот вечер. Во-первых, они должны были заехать к ее родителям и сообщить о том, что всего через два месяца им предстоит стать тещей и тестем, а вскорости, глядишь, и бабушкой с дедушкой. Этот день должен был стать самым ярким, самым волнительным в ее жизни. День Принятия Решения.
Во-вторых, в этот вечер она должна была перейти на качественно иной уровень отношений с будущей свекровью. До сих пор Антонина Федоровна смотрела на Лену, как на пустое место. На ее приветствие не отвечала, в самом лучшем случае сухо кивала, не взглянув в ее сторону. Буквально каждым своим жестом демонстрировала недовольство не столько выбором сына, сколько моральным разложением современного общества: что это за девушка, которая еще до свадьбы позволяет молодому человеку то, на что порядочная дама обязана соглашаться только после официальной регистрации отношений.
Вместо примирения со свекровью — неодобрительное сопение Сергея. Он даже во сне выражал протест против Лениного поведения. Может быть, ей это просто казалось, а на самом деле он спал, как любой нормальный человек? А может, не спал, а лишь притворялся спящим, оттого ее и раздражало его дыхание?
Так или иначе, но вместо счастливого умиротворения, которое, по идее, должна бы испытывать невеста в столь знаменательный день, Лена чувствовала непреходящую тревогу. Зная, как важна для Сергея газета, как ему хочется иметь атрибут супер-успешного человека в виде пресловутого шестисотого Мерседеса, она прекрасно понимала, что просто так идею Майорова из его головы не выбить. Эта мысль поселится там как минимум надолго, если вообще не навечно. И чтобы ни случилось с Сергеем в дальнейшем, он всегда будет помнить этот день. Скорее, не сам день, а лишь то, как близка была его удача, что он уже почти ухватил ее за хвост, наяву видел себя владельцем собственной газеты и автомобиля представительского класса. А хуже всего, что он никогда не забудет: воплотиться его мечте в жизнь помешала она, Лена.
И какая разница, что ему всего лишь казалось, будто удача близка, а на самом деле до нее нужно было еще долго и упорно шагать через множество преград, главная из которых — разлука с самым близким человеком. Он словно не слышал этого страшного условия, выставленного Майоровым в виде высшего издевательства.
Бормотание соседского телевизора, наконец, стихло, однако сон упорно не шел. Вдобавок ко всему ужасно захотелось чаю с мятой — уж после него-то она непременно заснет. Но Лена, хоть и ночевала в этом доме уже несчетное количество раз, хозяйкой себя здесь еще не чувствовала — под красноречивыми взглядами Антонины Федоровны ей хотелось превратиться в мышку, а лучше вообще исчезнуть с лица земли. И мысль о том, что нужно выйти из комнаты Сергея хоть среди ночи, хоть утром, до того, как его мать покинет квартиру, неизменно приводила Елену в трепет.
Взглянув на часы, она решила, что хозяйка, должно быть, уже давно спит — для того, чтобы бодрствовать в полтретьего ночи, нужны веские причины, которых у Антонины Федоровны, по Лениному стойкому убеждению, быть не должно. Набросив на себя гламурный халатик от пеньюара, подаренного Сергеем на Новый Год, она прошла на кухню, стараясь производить как можно меньше шума. Клацнула кнопкой чайника — тот заурчал не сразу, словно ему требовалось какое-то время, чтобы проснуться среди ночи. Лена тем временем достала из шкафчика пачку зеленого чая с мятой, вытащила пакетик и сунула его в чашку. В ожидании кипятка присела на табуретку.
Когда чай был готов, Лена не стала рисковать — хорошо, что Антонина Федоровна не проснулась, но зачем же и дальше испытывать судьбу? Выпить его она сможет и у себя. Подумала так, и едва не расплакалась от обиды — а может ли она говорить об этом доме "у себя"? И сможет ли когда-нибудь в будущем? Даже когда они с Сергеем поженятся?
