Летом семейство обычно перебиралось на дачу, километров за тридцать от города. Скоро в гости ждали Андрея, одного, без жены. Она должна была родить через месяц, поэтому решила не ехать. Ирина научилась водить машину и уже довольно свободно ездила на отцовской «Волге» куда ей вздумается. В этот день она собиралась встретить брата в аэропорту. Родителей к его приезду должен был привезти с дачи шофер. У Андрея были дела в городе, хотел повстречаться с друзьями. Да и отец с матерью собирались завтра к кому-то на юбилей, у них был возраст юбилеев.
Все складывалось благополучно. Рейс не запоздал. Ирина не любила ждать. Пообнималась с братом, которого полгода не видела. Он смотрел на нее с изумленным восхищением:
— Знаешь, Ириша, я от тебя отвык. Такая красота здесь пропадает. Надо забирать тебя в Москву. Там все сойдут с ума, а мне будут дико завидовать. Как папа с мамой? Ты что, сама за рулем? Ну молодец, вези брата, поехали.
Родителей дома не было. Прождав час, они решили поехать навстречу. Дорога была одна, разминуться негде. Да и забеспокоились, хотя родители болели редко. За разговорами подъехали, вошли в дом. Пахло какой-то гарью, хотя ничего не горело. И в доме странный беспорядок, вещи разбросаны. За мамой такого не водилось. Вдруг они услышали странные причитания, и в дом вбежала соседка Анна Васильевна:
— Деточки, это вы? Горе-то, горе… Мама ваша, мама… — Она продолжала реветь.
Побледневший Андрей тряхнул ее за плечи:
— Что, говорите, что?
— Сгорела ваша мама. Отец ее из подвала вытаскивал, сам обгорел сильно. Не знаю, жива ли еще. Шофер их в больницу повез.
Бледная Ира вела машину, стараясь сильно не гнать, брат кричал и плакал. С трудом удалось узнать, куда их увезли. В больнице они увидели отца. Руки и грудь его были в бинтах. Взгляд отрешенный. Его уже накололи наркотиками. Он посмотрел на детей и сказал глухим безжизненным голосом:
— Мамы нет уже. Сгорела.
Подробности они узнали потом. В подвале перегорела лампочка. Мама взяла спички, чтобы посветить. Хотела взять домой варенья и компотов для сына, он единственный в семье их любил. Чиркнула спичкой — и ахнул взрыв. Так и не узнали, что за газ скопился в подвале. Она превратилась в факел, и этот факел отец голыми руками тащил из огня, пытаясь сбить с нее пламя. Маму до больницы не довезли живой. Отец, весь забинтованный, пришел на похороны, хотя его и не отпускали. Он превратился в старика за три дня.
В тот день, когда отца собирались выписывать из больницы — ожоги затянулись, — он умер от острого инфаркта. Весь мир вокруг Ирины рухнул в одночасье. Андрей побыл с ней неделю и уехал — жена вот-вот должна была родить. Она осталась одна в пустой квартире.
Средства у Ирины были. От отца осталось немало, можно было жить. Но этого как раз и не хотелось. К ней часто заходили люди, но она не могла с ними разговаривать. А через неделю после отъезда брата осознала, что положение, в котором она оказалась, имеет все-таки одну хорошую сторону. Она почувствовала себя свободной. Вопрос другой — нужна ли ей была свобода. Но первое, что Ирина сделала, бросила этот идиотский институт, который сулил ей в будущем заманчивую перспективу копаться в чужом дерьме, причем почти бесплатно. Брат все родительское имущество оставил ей. Она довольно быстро продала роковую дачу, сдала квартиру и уехала в Москву, ничего не сообщив Андрею.
В Москве жила троюродная сестра матери, которая когда-то у них гостила. Закинув к ней вещи и проговорив вечер, на следующий день Ирина отправилась на поиски жилья. Квартиру она нашла довольно быстро, побеседовав с бабками, сидевшими на лавках в одном из двориков. Бабки тоже остолбенели и бросились помогать изо всех сил, принимая участие в судьбе такой красавицы. «А скромная-то какая, вежливая», — долго квохтали они потом, вытягивая шеи в ту сторону, куда удалилась Ирина. У одной из бабок оказалась племянница, которая жила у мужа, а квартиру как раз собиралась сдавать. Рядом с метро, однокомнатная, телефон. Заплатив за полгода вперед, Ирина перевезла вещи. Пошла по магазинам, надо было обустраиваться. Шкаф, диван и кухонная мебель в квартире были. Она собиралась купить постельное белье и кое-какую хозяйственную утварь. Ирина была в Москве не раз, ей здесь многое нравилось. Раздражала толчея в метро и в магазинах, а также эти немыслимые расстояния. Вернувшись с покупками, подумала, что надо съездить домой и пригнать машину. Планов не было никаких, а на душе впервые после пережитого горя появилась легкость. Оранжерейный цветок вырвали и выкинули из оранжереи. Ирина почему-то не боялась. Осень и зиму провела, читая книги и бродя по музеям и театрам. Деньги у нее еще были, беспокоиться было не о чем. Через неделю после приезда появилась у брата, все семейство нянчилось с сыном, и брату было не до нее. Убедившись, что у нее все в порядке, он отстал, взяв телефон и адрес. Весной походила на подготовительные курсы, позанималась и поступила в МГУ, на биологический факультет. Почему именно туда, она и сама не знала. Отчасти потому, что экзамены те же, что и в медицинский, а ей было откровенно все равно, где учиться. Блестящей подготовкой Ирина не отличалась, но тем не менее поступила без блата. Экзаменаторы были мужчины, и при виде Ирины неизменно впадали в философские раздумья с временной потерей слуха. Все они тут работали и, очевидно, желали видеть ее как можно дольше в этих стенах.
Опять началась студенческая жизнь. Ирина продолжала жить в той же квартире. Это устраивало и ее, и хозяйку. Общежитие не привлекало, хотя заходила она туда пару раз на вечеринки к сокурсницам. От потрясения она оправилась, прошлую жизнь вспоминала редко, ездила по Москве на своей «Волге». Но ее начали тревожить две вещи: во-первых, деньги все-таки таяли, а бедно жить Ирина не привыкла; во-вторых, давала знать о себе физиология — женское начало к девятнадцати годам наконец-то проснулось и требовало удовлетворения. Его, конечно, можно было получить без особых хлопот, что Ирина и делала по три-четыре раза в день, но тяжесть внизу живота и сладко-липкое томление все чаще настигали ее в самое неподходящее время. Однажды, сидя за рулем, она чудом разъехалась со встречной машиной. Надо было что-то делать. Это становилось опасным для жизни. Она почувствовала, как намокли трусы, поморщилась.
Смешно, но для нее это вылилось в проблему. Ирина уже давно выработала свой стереотип отношений с мужчинами. В этом институте история повторилась. После начала учебного года ее донимали звонками три месяца — видимо, москвичи оказались понахальнее, потом прекратили. Никто не обиделся, по крайней мере, это было незаметно. В общежитии шла активная половая жизнь студентов, туда же за этим приходили и москвичи, живущие с родителями. Без хлопот освобождались комнаты для пар, а то и устраивались веселые групповухи для разнообразия. Конечно, этим мало кто занимался, разве что в очень пьяном виде, но было, было.
