Стараясь не нарушить тишину, он подкрался ближе. Она пошевелилась, веки ее дрогнули. Он остановился как вкопанный. Она открыла свои большие томные глаза, и они блеснули в лунном свете подобно осколкам изумруда, кусочкам янтаря, крупинкам аквамарина. Он стоял, боясь пошевелить пальцем. Он уже напугал ее однажды и не хотел повторить эту ошибку вновь. Но она неожиданно улыбнулась и протянула к нему руки.
И тут уж никакая сила воли помочь не могла. Да и как он мог противиться ее зову, подобному песне сирен для Одиссея? Он подскочил к ней, сгреб в охапку, алчно вдыхая ее чудный аромат, жадно пожирая глазами нежные изгибы ее тела.
Задерживаться здесь долго он не собирался. «Еще немного, чуть-чуть, и я уйду», – повторял он про себя. Но она запустила свои пальцы в его волосы и потянула его рот к своему. Губы ее были теплые, мягкие и влажные, а язык – как горячий нежный бархат. Ее кожа была прохладней, чем атласная рубашка, но в тех местах, где ее руки касались его тела, вспыхивал огонь. Он целовал ее как одержимый, гладил, ласкал, бормоча нежные слова. Сердце его фонтанировало ими, как живой родник.
– Любимый мой, – прошептала она. – Возьми меня…
Стоит только звездам повернуть
Свои глаза и начать смотреть на
Меня – это бывает, когда падет
Роса, – и одежды твои становятся
Такими мягкими, нежными…
Из песен Нового Царства
Противно зазвенел будильник. Пронзительный назойливый звук буквально ввинчивался в ее мозг. Мери застонала, все ее существо неистово сопротивлялось возвращению к действительности. Как же не хотелось уходить из рук возлюбленного!
Из рук возлюбленного? Глаза ее широко раскрылись.
С облегчением обнаружив, что она просто плотно закуталась в одеяло и что больше ничего необычного вокруг нет, она расслабилась и остановила тарахтение будильника.
Опять, значит, сон. Кончиками пальцев она прикоснулась к губам и почти ощутила томительную нежность его рта. Внизу живота пульсировала смутная тяжесть, какая-то чувственная боль. Ей было очень не по себе.
– Меритатен Воэн, может быть, достаточно? – громко произнесла она, потрясенная своим состоянием.
Об этом возлюбленном, являющемся во сне, необходимо срочно забыть и вернуться в реальный мир. И необходимо сдерживать себя, пока все окончательно не вышло из-под контроля. В очередной раз твердо решив выбросить всю эту чушь из головы, Мери вскочила с постели.
И тут она обнаружила, что спала абсолютно голая. Ее голубая ночная рубашка, вон она лежит, небрежно брошенная на стул. У Мери участилось дыхание, и она прижала ладони к груди, чтобы унять свое разбушевавшееся сердце. Глаза ее расширились еще больше – хотя куда уж больше, – когда под своей ладонью она ощутила теплоту металла. Она боялась взглянуть, хотя не глядя знала, что там. Но любопытство взяло верх. Она приподняла руку и посмотрела вниз. Золотой кулон с соколом.
– О Боже мой… Вэлком! – захныкала она, схватила свою рубашку и бросилась к подруге.
Вэлком еще спала. Мери бросилась к ней и обняла за шею.
– Что случилось, золотко мое? Ты вся дрожишь. А вид у тебя такой, как будто ты только что увидела привидение.
– Хуже, – прохрипела Мери, прижимаясь к подруге. – Мне кажется, я занималась с ним любовью. Понимаешь, я проснулась, а на мне нет рубашки.
– Тебе кажется? – Вэлком рассмеялась и похлопала Мери по спине. – Золотко мое, если бы он был из плоти и крови, тебе бы не казалось, а ты бы точно знала, занималась с ним любовью или нет.
– Ты уверена?
– А как же. По всей видимости, тебе стало жарко и ты во сне сбросила рубашку.
– А как ты объяснишь вот это? – Она схватила кулон и поднесла к глазам Вэлком.
– Хм. По-видимому, это телекинез.
– Но я тебя серьезно спрашиваю!
– Золотко мое, я не имею ни малейшего представления, как к тебе попал этот кулон, но уверена, что всему этому есть вполне рациональное объяснение.
– Ну например, назови хоть одну версию.
– Возможно, ты имеешь привычку ходить во сне. То есть ты лунатик. Сходила ночью в магазин и купила этот кулон. А что, такое вполне возможно. Надо серьезно над этим подумать. А пока нам лучше поторопиться. Филипп будет здесь через двадцать минут.
Мери потребовалось огромное мужество, чтобы одеться и заставить себя работать. Слишком уж много странных стечений обстоятельств. С тех пор, как она прибыла в Египет, всякие наваждения преследуют ее по пятам. Наверное, достаточно. Больше всего ей сейчас хотелось собрать свои вещи и отправиться домой, в Техас.
Вэлком и не подозревала, в каком состоянии находилась ее подруга. Она продолжала шутить, каламбурить. «Возможно, – подумала Мери, – это все жара. А что же еще? Неужели это все результат предменструального состояния, как, смеясь, убеждает меня Вэлком? Она говорит, что одно из двух: либо это, либо я накануне поела каких-то не тех грибов. Есть такие странные грибы – покушаешь их, и начинаются глюки».
Но Мери не помнила, чтобы ела какое-нибудь блюдо с грибами, и предменструальные состояния ее ни разу в жизни не беспокоили.
Девушки открывали дверь номера, а там внутри надрывался телефон. День был тяжелый, и они обе очень устали. Снимали в Гизе и Каире, и все было бы значительно сложнее, если бы не Филипп. Его, как говорится, сам Бог им послал. Он таскал все снаряжение Мери, перевозил их в своем автомобиле с кондиционером с одного места на другое. И все это ненавязчиво, спокойно. Он не только не мешал им работать, но дал к тому же несколько толковых советов по построению композиции, которые Мери охотно приняла. И она была просто счастлива, когда он пообещал ассистировать им и на следующий день. Но Мери, конечно, не тешила себя мыслью, что Филипп интересуется исключительно съемками. Не столь уж она была наивна. Главный его интерес, разумеется, был в другом. Вэлком – вот из-за кого он таскался за ними целый день и готов таскаться еще. Но все равно, раз так повезло, то дареному коню в зубы не смотрят.
Мери поставила сумку с аппаратурой и устало плюхнулась на диван, а Вэлком взяла трубку. Работа была трудная, но зато хорошо отвлекла Мери от всех этих странных событий. За весь день ей не привиделось ничего необычного. Он не появился ни разу. Это уже хороший знак. Болезнь, видимо, – а что же это еще, если не болезнь, – начинает медленно проходить.
– Это тебя, – сказала Вэлком, держа трубку. – Рэмсон Габри.
– Я не хочу с ним разговаривать. Уверена, что это тот старый развратник, – нетерпеливо отмахнулась Мери. – Он еще в посольстве положил на меня глаз и вот не отстает. Пошел он ко всем чертям, а я пошла принимать душ.
