– Ну да, а вдруг он, наоборот, обрадуется возможности меня кому-то сплавить? Нет, Ленка, такие игры – не вариант...
– Ну, тогда я не знаю... – развела руками Ленка. – Не хочешь в игры играть – можно действовать и более жесткими методами.
– Это какими? – насторожилась Маша.
– Какими, какими... Есть у меня парочка крутых знакомых, еще с интернатской юности, из «общества синих», знаешь про такое? Так вот, эти ребята одним своим видом напугать могут, а если слегка прижмут – твоей Алене мало не покажется...
– Нет! И не думай даже! Нам еще Уголовного кодекса в этом деле не хватало! Сами справимся! – остудила Ленкин пыл Маша.
– Да ладно, сами так сами... Но ты мне все равно эту Алену покажи, мне даже интересно стало... Я на днях к тебе на работу заскочу, разведаю обстановку. И вообще, время уже позднее, засиделись мы у тебя, Мышь... Давай, Ларионова, надевай улыбку на рожу да поезжай домой, поджидай своего верного любящего мужа, как и договорились... А кстати, вы не забыли, голубушки? – вставая из-за стола и направляясь в прихожую, спросила Ленка. – В субботу едем в деревню к моему Овсянке, баба Нюра нас ждет, пироги печь будет!
– А может, без меня? – заныла Инна. – Сама же сказала, чтоб я дома была, верного мужа поджидала...
– Ничего-ничего, поедешь, развеешься. Ты ж не просто так, ты ж ради подруги... Арсюша такие вещи понимает и приветствует! Так что жди, в субботу утром я за тобой заеду!
Маша по традиции расцеловалась с Ленкой, улыбнулась вежливо на Иннино небрежное помахивание рукой, закрыла входную дверь, вернулась на кухню. Вскоре туда же притащилась Варька, села за кухонный стол, сложив ручки одна на другую, как прилежная первоклассница.
– Ругать будешь? – спросила тоном напроказившего ребенка, хлопая рыжими ресницами.
– Да нет, разве такую вежливую девочку можно ругать? – в тон ей ответила, улыбаясь, Маша.
– Вот объясни мне, мам, одну вещь... – заговорила Варька задумчиво. – Вот когда тебя тетя Лена Мышонком называет, это воспринимается просто как производное от твоего имени, по-дружески, тепло и ласково. А вот у тети Инны ее обращение Мышь звучит так, как будто ты и в самом деле противная серая мышь, на которую и смотреть-то неприятно, не то что с ней разговаривать...
– Не знаю, дочь... Я уже привыкла, не замечаю даже...
– Мам, а зачем к этому привыкать? Какая в этом необходимость? Что, если ты не будешь дружить с тетей Инной, дядя Арсений тебя выгонит с работы? Да даже если и выгонит, ты больше другой работы себе не найдешь? Вот не понимаю я! Просто не могу смотреть на вашу эту фоновую дружбу!
– Какую-какую дружбу, не поняла? – Маша развернулась к дочери от раковины, за которой мыла посуду, удивленно на нее уставилась.
– Ну, это когда вся дружба строится на том, что один для другого составляет выгодный фон... Тетя Инна на тебе на всю катушку отрывается, будто демонстрирует всем: смотрите, люди добрые, с кем мне, такой неземной красавице и умнице, приходится дружить... С серой мышью какой-то... Позор! Пожалейте меня, люди добрые!
– Ну, это уже преувеличение, дочь, аллегория... Ты просто фантазерка, мыслишь образами. Мы дружим втроем уже сто лет, привыкли друг к другу, да и поздно в моем возрасте друзей менять...
– Не знаю, мам, лукавишь ты что-то. Вот чувствую – лукавишь, а где собака зарыта – понять не могу!
Маша не успела ей ничего ответить, да, собственно, и не знала, что ответить дочери. Хлопнула входная дверь, Варька подскочила со своего стула, помчалась в прихожую. В кухню вошел улыбающийся Семен, неся ухватившую его за шею Варьку, ласково приговаривая:
– Смотри, Маш, скоро девку замуж отдавать пора, а она все на шее виснет...
– Да ну его, этот замуж, я с вами жить буду!
– Накорми лучше отца, чем глупости-то говорить, – улыбаясь, сказала Маша. – Устала я сегодня что-то... Пойду спать лягу.
Маша медленно развязала фартук, проходя мимо дочери, поцеловала в рыжую макушку. Уже лежа под одеялом, вспомнив Варькино «лукавишь, мам...», наконец дала волю слезам. «Хорошая моя, умненькая рыжая девочка! Прости свою неразумную мать! Прости, что место в моем сердце, целиком и по праву тебе принадлежащее, занято другим человеком, который об этом и не догадывается и ради которого я буду дружить с кем угодно, даже с чертом лысым...»
* * *
– Да как это вы не помните, я же рассказывала уже! – сердилась Ленка то ли на сидящих в машине Машу с Инной, то ли на выбоины и ямы на узкой проселочной дороге, которые безуспешно пыталась объехать. – Наш Овсянка – это сын бабы Нюры, нянечки из детдома! Она меня с ним и познакомила! Он бывший моряк, а теперь реставратором заделался, нынче всех на творчество потянуло... С женой развелся, живет теперь с бабой Нюрой, иконы реставрирует... Ну в общем, с большими тараканами мужик, конечно, тут уж ничего не поделаешь. Зато тихий и спокойный. Если ему перышки почистить, очень даже ничего смотреться будет!
– Ну да, конечно, – саркастически усмехнулась Инна. – Овсянку сколько ни украшай, она все равно овсянкой останется!
– Ладно, королева ты наша английская, не очень-то там выступай... И вообще, я тебя предупредить хочу: баба Нюра женщина простая и добрая, и не вздумай перед ней рожи презрительные корчить!
– А я ее помню, Ленка... – тихо сказала сидящая на заднем сиденье Маша. – Она к тебе в общагу приходила. Так она ведь и тогда уже в возрасте была, а сейчас, наверное, совсем старенькая стала... Она тогда так плакала, когда уходила, так тебя обнимала...
– А она ко многим ребятам ходила. И сейчас ходит. А к Димке Андрееву даже в колонию на свиданку ездила, я ей денег на дорогу да на продукты давала... Сейчас, Мышонок, таких баб Нюр уже нет... Так что считайте, девки, что у вас сегодня особенный день – с редким видом человека познакомитесь! Вымирающим, так сказать... Странно, да? Люди придумали заносить редкие виды животных и растений в Красную книгу, а про себя забыли! Да шучу я, шучу, Ларионова, не таращь так на меня свои прекрасные подведенные глаза! Лучше скажи, как там наш Арсюша?
– Да все так же... Приходит – молчит, уходит – молчит...
– Плохо... Мышонок, а на фирме как дела? Докладывай обстановку на фронте.
– Да чего там докладывать, мой генерал, на нашем фронте тоже все хреново! Вчера после обеда ни его, ни Алены уже и близко не наблюдалось, вместе свалили как пить дать! – на одном дыхании протараторила Маша, изо всех сил стараясь придать голосу хрипловатые Ленкины интонации.
– Ладно, Мышонок, один ноль в твою пользу! – грустно рассмеялась Ленка. – Потом поговорим... Сегодня у нас на повестке дня устройство моей личной жизни. Подъезжаем, девочки...
Ленка остановила машину у небольшого деревенского дома в три окна с палисадником, с высокими кустами сирени, видневшимися из-за забора, зазывно посигналила.
