Ознакомительная версия.
– Где это произошло, когда, при каких обстоятельствах? – наседала Аллочка.
– Да каки там обстоятельства – нашла, да и все, – шелестела свидетельница, проклиная все на свете.
– Нет, ну так невозможно. Вы как-нибудь отвечайте, это же важно! – теряла терпение Аллочка.
Она подлетела к столу, налила новую чашку кофе и сурово пододвинула Малаихе. Та от такого внимания и вовсе съежилась, а чашечку осторожно подтолкнула обратно – кофе она отродясь не брала в рот, а напористость горожан ее пугала все сильнее.
– А можно, я лучше корову пойду доить, а? – попросилась вдруг опрашиваемая. – А еще у меня через полчаса Фельшера кормить надо.
– Нет, ты слышала, Аллочка?! У них в деревне, оказывается, фельдшер имеется! А больного Рожкина определили к какой-то бабусе! – всплеснула руками Гутя, схватила чашечку и опрокинула в себя.
– Не, у меня страуса Фельшером зовут, – вдруг разулыбалась женщина. – Он ить как есть захочет, так тебя достанет, что будь ты ужо мертвый весь, а все одно – подскочишь и ему жрачки дашь. Вот муж его Фельшером и прозвал.
– Понятно. Страусами, значит, увлекаетесь… – посерьезнела Аллочка.
Она хотела еще добавить, что народ пошел несознательный, вот страусов лелеют, а несчастного мужчину… Но Малаиха вдруг заговорила:
– Ежели б не страус, вашего-то больного и сейчас бы не обнаружили!
Как только речь пошла о любимой птице, у женщины самым волшебным образом развязался язык. Из ее рассказа стало ясно, что это заморское чудо привез из города сын. Страус, как сказал сынок, очень выгодная птица, и если он будет себя хорошо вести, то к осени ему раздобудут подружку. Малаиха, Анна Артемьевна Малаева со своим мужем Егором не слишком понимали, чем уж так хорош страус и какая от него невообразимая польза, однако птицу берегли, ухаживали за ней, а муж и вовсе – полюбил его пуще цепного пса Рявки. Каждый вечер после дойки Егор выгонял жену прогуливать диковинную птицу на луга.
– Ты баба темная, не ведаешь, чего ему надо. Загнется на фиг, а мне потом горе такое! Сходи, прогуляй птенчика, пусть он сам себе травку выберет.
Анна Артемьевна не больно любила такие вечерние променады. Куда приятнее было бы ей плюхнуться в перинки, да и забыться, тем более что у птички оказался серьезный характер – ходить на веревке он не желал, а добровольно рядом с хозяйкой гулять категорически отказывался. Стоило снять с его шеи веревку, как он пускался в бега. А уж как страусы бегают, Анна узнала не понаслышке.
– Не буду с этим Фельшером гулять! Хошь – сам его выводи! – заявила однажды супруга Егору. – Вон, бери на веревку и шагай.
– Ага! Это чтоб вся деревня утром веселилась, как я с петухом заморским гуляю! Иди, говорю!
Так у супругов впервые назрел скандал. Потом, правда, страсти поутихли. В конце концов Фельдшер если и убегал, наутро обязательно возвращался.
– Слышь-ка, Ань, негоже больше нашу птицу одну выпускать, – заявил как-то Егор, задумчиво пережевывая картошку. – Тут городских понаехало – сопрут, я их знаю.
– И чего? – не поняла супруга.
– Надо тебе опять его на лужок… того, вывести.
– Вон твой Фельшер, вон лужок, гуляй, не держу. Хошь, под ручку его води, хошь, за шею тягай, а больше с им не пойду, – рассердилась Анна, бросила полотенце и удалилась в комнату.
– Будешь, будешь, – усмехнулся в усы Егор.
В тот же вечер калитка загона, где обитала дивная птица, загадочным образом оказалась открытой. Фельдшер не заставил себя уговаривать – вздернул повыше шею и унесся на вольные луга, растопырив крылья.
– Ань!! Ты, што ль, калитку не закрыла?!! – ворвался в избу грозный Егор. – Беги теперь, кричи его!!
И Анна побежала – спорить с Егорушкой себе дороже.
Вот так и получалось, что раза три в неделю калитка непонятным образом всегда оказывалась открытой, а Анна носилась по окрестным лугам и лесам и голосила во все горло:
– Тега-тега-тега!! Тега, язви тебя!! Фельшер, паскуда! Поймаю – весь хвост по волосине выдеру!!
А во вторник… да, во вторник вечером Егорушка пришел домой слегка навеселе, выкушал еще стопочку за ужином и уснул с оглушительным храпом. Однако успел заметить супружнице, что «калитка, ядрена вошь, опять нараспашку!».
Анна даже спорить не стала – дождалась, пока хмельной муженек заснет, а сама с чистым сердцем уселась к телевизору. За ним и задремала. Разбудил ее дикий вопль:
– Анна!!! Росомаха, язви тебя в коленку!!! Где птиц?!! Фельшера вчера сыскала?!! Глянь – ужо утро синее, а нашего павлина еще дома нет!! Кто его выпустил?!! Витька приедет, страусиху привезет, а что мы ему скажем?!! Ты знаешь, сколь денег он за этого страуса отслюнявил?!! Не знаешь?! Тода быстро одевайся и беги за птицей!!
Несчастной женщине ничего не оставалось, как одеться и бежать кричать питомца.
Утро было раннее, еще и не рассвело как следует, так только чуть посинела небесная гладь да стали четче вырисовываться окна на домах. Но Анна никого не боялась – сюда к ним редко чужих заносит. Она тряслась по сырой траве и привычно звала:
– Тега-тега-тега-тега!! Тега, холера тя задери!! Иди, хлебушка дам, чтоб тя волки уперли! Фельшер!! Фельшер!! Поймаю – суп куриный из тя изготовлю, вот ей-богу!
В лесу, недалеко от реки, ей послышалась какая-то возня. «Несется, голубчик», – подумала Анна и стала тихонько продвигаться навстречу. То, что она увидела…
– Вы знаете, я никому не говорила – не поверят, – понизила голос до шепота Малаиха. – А вам нужно рассказывать?
– Нам все нужно, – мотнула головой Аллочка и придвинулась ближе.
Гутя тоже склонила голову чуть не до самого носа рассказчицы.
– Так и вот, – продолжала Малаиха. – Вижу, возле куста какая-то куча ворочается. Я грешным делом подумала, что это собаки мово Фельшера задрали, кинулась к им-то, а возле кучи фигуры скачут, ненашенские, и больно на чертей похожие. А рядом две девки в белых сорочках топчутся. Жуть прям.
– Боже мой, страсти-то какие! – охнула Гутя и прикрыла рот ладошкой.
Малаиха и сама вытаращила глаза от ужаса и зловещим шепотом продолжала:
– А то! Меня так всю и скорежило! Стою – дыхнуть боюсь. А потом чую – кто-то меня за плечо, от сюда вот щиплет.
– Уи-и! Вы на себе-то не показывайте! – поросенком взвизгнула Аллочка. – Меня б кто ущипнул, я б обос… обособленно себя всю жизнь вела.
– Аллочка! – шикнула на нее сестра. – Ну и кто это щипался-то? Севастьян?
Рассказчица выпрямилась, передохнула и помотала головой:
– Не, я обернулась, а это Фельшер мой. И мне, вот знаете, как-то нестрашно стало. Я его на поясок и к дереву, а сама к той куче продираться стала. А ужо хошь и светает, а темно. Тут глядь-те скакуны-то меня увидали и бежать! Токо один этот мужик и остался. Он никого не увидал, так и валялся мертвый.
Ознакомительная версия.
