Или, возможно, я просто не хочу оставаться одной прямо сейчас. Я хочу держаться за тот момент, который мы разделили на встрече. Обнадеживающее и дарящее уверенность чувство, что мы боремся вместе бок о бок. Союзники в окопах. Думаю, страдание любит компанию…
Но список дел ждет меня, так что, стряхивая зарождающееся чувство близости, я киваю Ною в знак прощания.
— Увидимся позже.
— Не слишком поздно, я надеюсь, — подмигивая, Ной исчезает в своем кабинете.
Ух… в животе снова все перевернулось. Заверните мне его, нет, подождите, не заворачивайте. Я имею в виду, нужно забыть его. И его монстра тоже. У меня миллион дел, которые нужно сделать, а я уже потратила полдня.
Я поворачиваюсь на каблуках и направляюсь в свой кабинет. Может быть, мои чувства успокоятся, как только начну работать. Я похороню себя в жестких финансовых проблемах, вольюсь в поток и не позволю больше ничему меня отвлечь.
Но идея одиночества, обычно доставляющая блаженное удовольствие, сейчас почему-то беспокоит меня. И поскольку я не могу найти компромисс со своей головой, в дело вступают ноги. В итоге я оказываюсь перед дверью в кабинет отца.
Захожу в кабинет и позволяю себе насладиться блаженной тишиной — успокаивающий аромат древесины, кофе и бумаги. Я всегда чувствовала себя тут, как дома. Я практически выросла в этом офисе. Прочитала все книги и деловые журналы с полок. Я знаю каждый сантиметр этой комнаты, и это успокаивает меня.
Дверь снова открывается с мягким щелчком, и папа говорит:
— Я знал, что найду тебя здесь.
Я могу услышать улыбку в его голосе, даже не поворачиваясь. И это хорошо, потому что я так устала, что сил осталось лишь на то, чтобы дышать.
— Ты хотела о чем-то поговорить?
Обходя стол из красного дерева и внушительный трон позади него, папа садится в приземистое кожаное кресло за журнальным столиком. Я сажусь в кресло напротив. И оно все так же неловко скрипит, как и в течение последних восемнадцати лет.
— Нет. Я имею в виду… — я вздыхаю. — Может быть.
Я даже не знаю, что мне сейчас нужно. Мои мысли по-прежнему бегают и не могут ни на чем остановиться: пренебрежительный стервятник, напряженная поза Ноя, озабоченное лицо отца, на котором с каждым днем углубляются морщины. А еще временные рамки совета, и вся та работа, что ждет меня впереди… нас. Само слово «мы»… и эта идея, что скоро я стану «нами».
Но, возможно, это не так уж и страшно. У партнерства есть свои положительные стороны, не только отрицательные. У меня есть яркий пример: сотрудничество папы и Била Тейта.
И я помню ту связь, которую мы разделили с Ноем в конференц-зале. Та доля секунды взаимопонимания, которую я видела в его глазах. Могу сказать точно, он себя чувствовал одиноким, подавленным. Внезапное понимание того, что я не одна, сокрушило меня. Храбрясь перед ним, я укрепила свою собственную веру. Даже сейчас, вспоминая предназначенную ему улыбку, я чувствую себя более сильной и более спокойной.
Удивительно, на что способен один лишь взгляд. Сколько чувств он может передать. В один миг может вытащить меня из отчаяния, даже замедлить мое сердцебиение... Или ускорить его. Как это произошло между нами в зале несколько минут назад. Или на встрече, когда Ной поцеловал мою руку.
Ради Бога, мое либидо когда-нибудь заткнется? Сейчас не самое подходящее время, чтобы трахать свой мозг. Уф, подождите. Плохой выбор слов.
— Ты еще здесь, милая? — спрашивает папа.
Я мгновенно возвращаюсь к реальности. Черт, я снова потерялась в своих мыслях. Что-то в последнее время я стала часто отвлекаться.
— Извини. Я просто… Я не знаю с чего начать, — и это не ложь.
— Я налью нам кофе, — папа с ворчанием наклоняется вперед.
— Нет, папа, не вставай. Я сама, — я встаю и иду к буфету, чтобы включить одну из кофе-машин.
Он досадно вздыхает.
— Знаю, я больше не молодой и дерзкий, но…
— Все нормально. Я не против.
Папа гордый, и я не хочу заставлять его чувствовать себя беспомощным, но хорошо знаю, с каким количеством боли и усталости он имеет дело. И, честно говоря, я отчаянно пытаюсь сделать что-то. Что-либо вообще. Мне просто нужно действовать.
Так что я сама занимаюсь кофе. Кофе с фундуком для меня, колумбийский темной обжарки для папы. С сахаром, но без сливок для меня, со сливками, но без сахара для него. Этот ритуал сам по себе является почти столь же успокаивающим, как и богатые ароматы, доносящиеся из наших кружек.
Я надеялась, что разговор пройдет легче. Я стою спиной к отцу, мои руки заняты; я не должна позволять своим чувствам вырваться наружу, чтобы папа лишний раз не волновался. Но слова, которые вылетают из моих уст, застают нас обоих врасплох.
— Почему Билл Тейт поступил так с нами?
Папа снова вздыхает. Это один громкий, тяжелый, поднимающийся из глубины его груди вздох.
Я открываю рот, чтобы извиниться. Но потом закрываю его. Потому что, знаете что? Даже если я никогда и не собиралась требовать ответа, черт возьми, я действительно хочу знать его. У меня есть право на это. Именно я вынуждена выбирать между молотом и наковальней, в конце концов.
— Мне очень жаль, дорогая, — говорит папа. — Мы никогда не предполагали, что это обернется таким образом. Мы написали эти пункты вместе, добровольно, потому что хотели сохранить «Тейт и Кейн» в семье. И мы знали, что вы, дети, предназначены друг для друга.
Я киваю немного нетерпеливо, когда отдаю ему кружку и сажусь со своей. Я уже знаю эту часть истории. Совместное предприятие, и этим все сказано.
Он делает глоток.
— Тем не менее, мы хотели убедиться, что у вас будут и другие варианты. Если вы с Ноем не захотели бы пожениться к тому времени, когда мы отошли бы от дел, — мы рассчитывали, что этот день далеко в будущем, — то управление по умолчанию перешло бы к совету. И даже в этом случае вы бы не потеряли компанию. Вам бы предоставили руководящие места, а также выплаты от прибыли компании. Так что нам нелегко далось это решение. Но мы никогда не ожидали…
— Что не будет никакой прибыли, — говорю я мягко. И, возможно, никакой компании вообще.
— Правильно. Потому что все самое худшее произошло сразу и быстро. Ранняя смерть Билла. Мой рак… И его прогрессия. «Тейт и Кейн» отстает от своих конкурентов, падая в долговую яму. Кризис доверия совета, — отец делает еще один глубокий вздох. — Мы всегда думали, что у вас, детей, будет много времени, чтобы составить план для будущего.
Я знаю, с каким трудом папа пытался спасти эту компанию самостоятельно. Он работал, пока его тело физически не начало препятствовать этому. К тому времени, когда он признал свое поражение, проблема достигла критической отметки. Я не злюсь на него за это, потому что знаю, что поступила бы также. Мы с ним из одного теста.
С мягким глухим стуком папа ставит свой кофе, к которому едва притронулся.
— Я не буду здесь всегда, дорогая.
Я смотрю на него, пораженная сменой темы. Он выглядит таким изможденным, и это разбивает мне сердце.
— Я… Я знаю, папа, но…
— Вы с Ноем поженитесь не только ради компании. Кто сможет позаботиться о компании, если моя маленькая девочка недовольна? Я доверяю Ною заботу о тебе.
— Обо мне не нужно заботиться, — говорю я автоматически.
— Всем нужен кто-то рядом. Я не говорю о деньгах или власти... Я говорю о любви. Уши, которые выслушают; плечи, которые дадут выплакаться на них. Партнер, который разделит трудности жизни. Если я буду знать, что у тебя это есть, родная, то мне будет проще дожить свой век.
Я сглатываю комок в горле, запивая его горячим кофе. Не хочу думать о том, что папа доживает свои дни.
— Несмотря ни на что, я все еще верю, что вы с Ноем будете вместе, — продолжает папа. — Вы созданы друг для друга. И вы нужны друг другу для того, что ожидает вас впереди. Желание Билла Тейта должно было лишь немного подтолкнуть вас в правильном направлении.
Я смотрю в чашку — темная жидкость блестит под люминесцентными лампами.
— Это все кажется нереальным. Я понятия не имею, чего ожидать. Каково это — быть замужем?
Я даже не уверена, какой ответ хочу услышать. Какой-нибудь милый анекдот или житейская мудрость, возможно, могли бы меня успокоить. Все будет хорошо. Брак не поглотит всю твою жизнь. Ты все еще сможешь быть собой: бизнес-леди на первом плане и только потом уже жена.
— Ну, по моему опыту, это замечательно, — папа нежно улыбается. — Твоя мама была лучшим, что когда-либо случалось со мной. Моя опора, мой солнечный свет, мой лучший друг. Мы не были двумя половинами одного целого, каждый из нас был самостоятельной личностью, и именно это делало нас удивительными в те моменты, когда мы объединялись, — он качает головой. — Я не поэт… Так что просто скажу, что это было волшебно.
