Острый приступ беспокойства сводит мои внутренности судорогой, рот наполняется слюной. Содержимое моего желудка угрожает выплеснуться прямо на Джая. Это будет ужасно, но непременно случится, если он не сдвинется сейчас же.
— Меня сейчас стошнит, — стону я, прижимая ладони к животу.
Каким-то чудом он понимает, что я не шучу, и убирает ногу. Тошнота отступает, когда кровь приливает к моей неистово покалывающей ноге. Джай изумленно наблюдает, как я с трудом выпрямляю ногу и шевелю пальчиками.
— Ты не шутила, — говорит он, его голос полон веселья.
— Неа, — я растираю заднюю часть голени, оглядываясь через плечо. — Иисусе, твоя нога неподъемная.
Он гордо улыбается.
— Никогда не пропускаю тренировку ног.
Я открываю рот, чтобы ответить, и содержимое моего желудка подпрыгивает к горлу. Зажимаю рот рукой, когда кислота прожигает мой пищевод и выплескивается на язык. С трудом выпрямившись, Джай протягивает ко мне руку.
— Черт. Ты в порядке?
Я выпрыгиваю из кровати, проклиная онемевшую ногу, и вырываюсь из нашего небольшого уголка. Пробежав всего полпути к уборной, скорчившись, я выблевываю оставшуюся желчь из желудка. Она растекается по бетону у моих ног, и от ее запаха мне становится еще хуже. Мои ноги подкашиваются, голова кружится, но я стараюсь держаться. Что может быть хуже, чем привкус блевотины во рту? Упасть в эту лужу лицом. Когда мой желудок окончательно и бесповоротно пустеет, я вытираю рот рукой и выпрямляю спину.
— Полегче с бухлом, дитя.
Я поднимаю голову и вижу незнакомца, которому, как минимум, лет сорок, с журналом под мышкой, возвращающегося из туалета. Дитя? Я взрослая женщина, и что он вообще знает? Держу пари, если бы он имел дело хотя бы с половиной того дерьма, что и я, то уже выбросился бы через перила.
— Спасибо за совет, отец, — я опустошена и устало прислоняюсь к стене.
Он заливается хохотом и уходит прочь, оставив меня стоять над лужей блевотины. Ауч, это утро — полный отстой. Я провожу пальцами по волосам. Такое чувство, будто во рту что-то прокисло, и я ничего не могу с этим поделать. Выдыхаю воздух, раздувая щеки.
Чудненько.
***
После того, как меня вырвало, заставляю себя оттащить свою жалкую задницу обратно в комнату... где и прихожу в чувство. Я ненавижу его кожу и живые глаза. Ненавижу, как свежо он выглядит по сравнению со мной. Еще мне хочется стереть эту игривую ухмылку с его губ, но для этого требуется энергия. Энергия, которой у меня нет.
— Лучше? — спрашивает он.
Приготовьтесь. Уверена, у него заготовлено что-нибудь умное для меня. Он сидит на краю кровати, упираясь локтями в колени. Поднимается новая волна тошноты, но она и вполовину не такая сильная, как предыдущая, так что ее легко подавить.
— Даже и близко нет, — ворчу я, опускаясь на свою скрипучую раскладушку.
Обычно я сажусь на нее осторожно, опасаясь, что толстая зеленая сетка порвется. Но не сегодня. У меня нет сил. Мои мышцы отяжелевшие и вялые. Другими словами, к черту сетку. Побеспокоюсь о том, чтобы не упасть на задницу, когда не буду чувствовать себя так хреново.
Я подношу руку к лицу и закрываю глаза. Не хочу иметь дело с миром сегодня.
— Что мне сделать, чтобы ты почувствовала себя лучше?
Не убирая руку с лица, я говорю:
— Выстрели мне в голову. Если только не сможешь по-иному избавить меня от страданий, хотя сомневаюсь, что ты можешь что-нибудь еще сделать для меня.
— Не будь в этом так уверена.
— Что… — я вздрагиваю, когда что-то тяжелое ударяет меня в живот. Со стоном, я отнимаю руку от своего лица и смотрю на предмет, которым он кинул в меня. Что бы это ни было, оно внутри длинного белого носка. Сморщив нос, я смотрю на Джая.
Он улыбается, предвкушение светится в его глазах и на лице.
— Носок чистый. Обещаю, — он кивает головой. — Открой его.
— Это же не коллекция пальцев, оторванных у мужиков, которые с улыбкой посмотрели на меня, правда?
Джай молчит, но я уже знаю. Он склонен становиться немного... ревнивцем. И это не единственная его проблема. Он еще и яростный защитник. Большую часть времени я списывала это на его чувство вины за то, что я оказалась в этой ловушке с ним. А сейчас ничего не могу поделать с собой, но чувствую, что тут нечто большее.
Он закатывает глаза.
— Я храню их во втором носке.
Я усмехаюсь и открываю носок. Внутри находятся два небольших фиолетовых флакончика с шампунем и кондиционером, зубная щетка и паста. Мое девчачье сердце подпрыгивает от возбуждения, но я не позволяю этому отразиться на моем лице.
— Откуда это у тебя?
Он ухмыляется мне, пока завязывает шнурки.
— Я знаю одного парня. Наслаждайся, потому что это не дешевое удовольствие.
Джай заплатил за них? Зачем ему это делать? Я знаю, что не стоит спрашивать о цене подарков, потому что это невежливо, но, безусловно, правила этикета здесь не действуют.
— Во сколько тебе это обошлось?
Джай не отвечает. Вместо этого он заканчивает делать петли шнурка и стягивает их в тугой узел. Затем встречается со мной взглядом.
— Не все ли равно?
Я качаю головой.
— Нет, думаю, нет.
Мне просто любопытно. Шампунь и кондиционер — точно не то, что здесь можно достать, и если у него есть кто-то, имеющий возможность входить и выходить, то предполагаю, что эта услуга не из дешевых.
Джай вздыхает. Оттолкнувшись от кровати, он встает и поправляет свою белую футболку.
— Чтобы удовлетворить твое любопытство, Котенок, это стоит две штуки баксов.
ДВЕ ШТУКИ БАКСОВ? ЗА ТУАЛЕТНЫЕ ПРИНАДЛЕЖНОСТИ?! Я раскрываю рот.
— Две штуки? Они должны быть сделаны из бриллиантов за такую-то цену.
Он усмехается.
— Неа. Жаль разочаровывать, но никаких бриллиантов.
— Зачем? — спрашиваю у него. — Зачем ты делаешь это для меня?
Несколько бесконечных секунд Джай обдумывает мой вопрос.
— Это искупительная жертва. (Примеч. концепция о прощении грехов в иудаизме посредством искупления, жертвоприношения за непреднамеренные проступки). Это извинение за то, что относился к тебе, как к ребенку.
Уголки моих губ подрагивают. Ведь не каждый день можно услышать, как человек признает свою неправоту, и я восхищаюсь им за это.
— Извинения приняты.
Две тысячи долларов... не могу в это поверить. Я бы чувствовала себя плохо, если бы он потратил пять долларов, но две тысячи? Нет слов. Вместо того чтобы поблагодарить его, я сажусь и хватаю из-под грязной майки девять тысяч и девять сотен, что спрятала вчера.
