— Как я заметила? — продолжала Айрин. — Очень просто. Любовь изменяет сознание. Заболевая любовью, мы уходим в нее от обычных забот. От сильного жара сердца почти ничего не замечаем вокруг. Например, зыбучий песок, в который ты меня вкатила. Ха-ха-ха!
— Простите, Айрин, — пробормотала Евгения. — Я сейчас…
Она схватилась за поручни коляски, толкая ее что было сил. Но колеса все глубже зарывались в песок.
— Ничего, все в порядке. Мне нравится наше маленькое приключение. Оно позволяет говорить с тобой так, как я не разрешила бы себе на твердой почве. Итак, Ева, ты повезла меня по вашему утреннему маршруту, — улыбалась Айрин. — Я права?
Да откуда она знает? Внутри Евгении вспыхнул пожар. Огонь со скоростью пламени, пожирающего леса, поля, дома, поднимался откуда-то с самого низа живота вверх, к щекам, которые уже пылали.
— Вы видели меня, то есть нас, в окно? — догадалась она.
— Нет, дорогая, я сплю, когда вы гуляете. Просто я сама много раз ходила дорогами любви. — Айрин снова рассмеялась. — Если ты однажды прошла по одной из них и в конце получила удовольствие, — она умолкла на мгновение, — это занятие влечет тебя снова и снова.
Айрин резко повернулась. Поля шляпы надежно прикрывали ее лицо от солнца. Обычно оно беспощадно высвечивает каждую морщинку, открывая чужому взгляду даже едва наметившуюся. Но лицо Айрин оставалось в тени, и Евгения увидела другую женщину — втрое моложе и очень красивую!
— За нами наблюдают, — заметила Айрин.
— Где? Кто? — поспешно оглянулась Евгения, покраснев.
— Он на камне, дорогая. Вон там, — она грациозно подняла руку, тонкие браслеты в цвет золотого песка нежно зазвенели — рука дрожала от болезни. — Там…
Евгения посмотрела. Да, это он. Костя стоял на самом мысу, уходящем далеко в море.
— У меня сильная дальнозоркость, — прошептала Айрин, будто сообщала вселенскую тайну. — Я вижу без бинокля то, чего не видит никто. А у Костаса, или Кости, как ты называешь его по-русски, бинокль.
Сердце Евгении ухнуло вниз. Оно докатилось до самых бедер, от этого удара в них снова что-то вспыхнуло, взорвалось, отчего огонь, почти погасший, запылал с новой силой.
— Этот огонь полезен, — насмешливо заметила все видящая Айрин. — Нет-нет, я ничего не заметила в тебе, но я могу похвастаться. Кроме дальнозоркости я обладаю прекрасной эмоциональной памятью. — Айрин подняла руку, прошлась ею над сердцем, потом по животу и нырнула к бедрам. — Вот этот путь, верно?
Евгению знобило.
— То же самое происходило со мной шестьдесят семь лет назад. В Африке. Мой будущий муж стоял вот так же вдали, как этот молодой человек. Ах, как он сложен! О таких говорят банальности, вроде той, что он похож на греческого бога, — она усмехнулась. — Мой будущий муж стоял на скале и сквозь окуляры бинокля обозревал окрестности. Он работал кладоискателем, как я называла его занятие, или геологом, как называли остальные. Я жаждала, чтобы он увидел в окуляры меня.
— Вы хотели стать его кладом? Находкой? — наконец Евгения расслышала ее.
Айрин расхохоталась.
— Точно. Я стала ею. Итак, иди к нему, я посижу здесь. Потом вы отвезете меня обратно.
— Вы не будете скучать? — спросила Евгения.
— Нет. Я стану думать о вас. Я позволю себе самые разные фантазии… — Она подняла дрожащую руку и сделала неопределенный жест. — Я буду вспоминать…
Евгения откатила ее под пляжный зонтик, похожий на африканское бунгало своей тростниковой крышей. И побежала к Костасу.
— Привет! Старушка отпустила меня к тебе, — объяснила она.
— Мудрая старушка, — заметил он, протягивая к ней руку. Он провел пальцами по ее плечу, открытому для солнца. — Ты загорела. Красиво, — сказал он. Потом обнял за плечи и прижал к себе.
— Ты что? Она же видит!.. У нее дальнозоркость.
— Я не могу позволить тебе упасть в море. Без меня.
— Только с тобой? — тихо спросила она.
Он прижал ее к себе еще крепче. А через секунду она была мокрая с головы до ног. Он тоже.
Евгения била руками и ногами по соленой воде, хохотала, его тело вжималось в ее тело, оно требовало впустить в себя его любовь… Снова тем же, привычным путем… Как права Айрин, когда говорила о том, что дорогами любви хочется проходить снова и снова…
Они уже прошли такой путь с Костасом впервые на рассвете, на песке, когда ее крик слился с криком чаек. После она спросила его: он знал, что здесь полно птиц?
— Конечно, — ответил он. — Этот чаячий берег называется берегом запретной любви, — он засмеялся. — Дальше, за поворотом, есть тайная бухта, где собираются нудисты.
— Фу-у, — протянула она.
— Почему фу? Греки давно узнали, что без красоты тела скучна красота ума. Красота тела влечет, возбуждает ум.
— Откуда ты знаешь, как надо быть… ласковым? — спросила она его, потрясенная тем, что случилось.
— Это, наверное, врожденное… Я знаю, от чего тебе будет хорошо, — говорил он, поглаживая ее шею, грудь, бедра.
— У тебя было много женщин? — допытывалась она, страстно желая услышать «нет». Хотя понимала, что это был бы обман. А она не терпела обмана. Значит, Костас должен сказать «да»? Если он скажет «да», тогда… это будет правдой. Значит, Костя тот, кто ей нужен. Навсегда…
Так торопливо говорила Евгения сама с собой, наблюдая за его лицом.
— Я мог бы сказать «нет», — начал он, — но ты бы не поверила. Я могу сказать «да», но тебе станет неприятно. Поэтому я отвечу иначе: ты — самая лучшая на свете женщина!
Она засмеялась. Костас целовал ее, они катались по безлюдному пляжу, он был желт и пуст, а небо — синее и тоже пустое… Двое в мире, больше никого. Только чайки, о которых говорят разное: что они — души погибших моряков или души страстных влюбленных…
Не важно, все не важно. Только одно имеет смысл — еще… снова… повторить снова то, что только что произошло.
— Я хочу быть твоим самым лучшим мужчиной, — прошептал он, устремляясь по знакомому пути, проложенному в ней…
— Ты — мой первый мужчина, — ответила она. — Это больше, чем лучший… — Евгения закрыла глаза.
Их встречи на утреннем пляже продолжались. Евгения чувствовала себя другой, совсем не такой, как дома. Она самая любимая на свете женщина.
— Только ты, и никогда — другая, — говорил Костас, провожая ее в Москву…
А теперь? Что это было — какое-то средиземноморское затмение? Наверное, если стало возможным то, что случилось…
Евгения снова уткнулась в подушку.
Ирина Андреевна взяла Евгению и Лильку на работу. Евгению — к себе в лабораторию, а Лильку — в отдел кормов. Лилька не слишком обрадовалась, но еще одного места в лаборатории не было. А если бы оно и было, Ирина Андреевна все равно не отдала бы ей. На то есть свои причины, которые не имели отношения к самой Лилии Решетниковой.
