Наконец я смогла разорвать сладостные путы сна.
— Пошел вон! — хрипло и громко сказала я, садясь в кровати.
— Извини, но...
С моих глаз окончательно спала пелена сна. Ресницы разомкнулись, и моему взору открылась странная картина. Рядом с кроватью стоял тот самый блондин, который, по словам Энн, нес меня на руках. Мой зеленоглазый блондин! Он неуверенно переминался с ноги на ногу и протягивал мне красную розу. Символ любви!
Как поступила бы на моем месте любая другая девушка? Возможно, сразу же взяла бы себя в руки и спокойным тоном произнесла слова извинения, представилась и спросила бы имя своего посетителя. Может быть, очень смутилась бы от своей глупой выходки и запинаясь пробормотала бы что-нибудь. Моя реакция была другая.
Я пришла в ярость. Нет, не от присутствия блондина, не от его вида и протянутой мне розы. От своей разрушенной иллюзии! Меня насильно выдернули из мира сна, где царили нежные чувства, где был мой возлюбленный. Мое сердце кровоточило. Ему хотелось любви, а рана, нанесенная Эриком, была столь огромна, что мое бедное сердечко не выдержало.
— Уходите! — Я сознавала, что веду себя как бесчувственная эгоистка. Блондин не виноват в том, что произошло со мной. Я должна быть ему благодарна. Именно он пришел мне на помощь, но я не могла ничего с собою поделать. —Уходите! Я верну вам ваши деньги! — повторила я еще более громким голосом, срываясь на крик. Глаза блондина сузились. В них вспыхнули гнев и злость.
— Мне не нужны ваши деньги, мисс, — резко бросил он мне на прощание и вышел из палаты.
— Постойте, — прошептала я пересохшими губами, когда его фигура уже исчезла из поля зрения. — Постойте, постойте...
Я продолжала повторять, обращаясь неизвестно к кому. Боже, но почему я такая неисправимая дура?! Почему я веду себя как последняя идиотка? Потому что ты и есть идиотка, ответил никогда не упускающий случая уколоть меня рефлексирующий уголок сознания.
Я тихо заплакала. Мне было очень жаль себя. Слезы медленно катились из моих глаз, но я их не замечала. События прошедших дней требовали разрядки. Ни одна обманутая женщина не может полностью вернуться к жизни, предварительно хорошо не смочив дорогу слезами. Слезы смывают с души все горести и заботы, и я принялась за глубокое очищение. С каждой выплаканной слезинкой мне становилось все легче и легче.
Обида и злость на Эрика сменились негодованием на себя саму, но можно ли долго обвинять себя? Всегда собственная вина кажется чуть меньше и легче чужой. Так сложились обстоятельства! Как часто эта формулировка помогает выжить тому, у кого уже не осталось никакой надежды. Сработала она и в моем случае. Так сложились обстоятельства, пробормотала я и добавила нечто еще более обнадеживающее: я не виновата!
Что-то в этой странной логике есть правильное. Не могла же я повернуть свою жизнь вспять: холодно ответить отказом при первой встрече с Эриком на его предложение зайти в паб и тем самым сохранить квартиру и деньги. Не в моей власти было и вернуть блондина, сердечно поблагодарить его за все, что он для меня сделал. Никто не в состоянии вернуть прошлое!
Я копалась в своей душе. Одно обстоятельство так меня поразило, что слезы почти перестали капать из глаз. Если бы мне предложили выбрать одно из двух: Эрик не вошел бы в мою жизнь или вернулся бы блондин — как бы я поступила? Естественно, любой разумный человек предпочел бы первое. Тогда сохранялись квартира и деньги, а нога, возможно, не познакомилась бы с гипсом. Моя же душа тянулась ко второму. Пусть буду обобранной, но снова увижу моего зеленоглазого блондина и приму его розу. Возможно, я его поцелую...
Нет, я явно схожу с ума! Человек просто пришел к пострадавшей в больницу, хотел навестить ее. Все посетители носят больным цветы. Это неписаный закон для вежливых людей. А о чем мечтаю я? Надо выбросить эти глупости из головы. Хватит с меня и Эрика. Еще эта рана не зарубцевалась, а ты уже хочешь получить еще одну? Откуда ты знаешь, что он лучше Эрика? Мой бывший жених таил свои черные замыслы под веселой маской шутника-балагура, а блондин... У него такие непроницаемые глаза.
ГЛАВА 4
Прошло полтора года. Все это время я работала в Тунисе секретарем английского консула. Вначале, когда я приехала в эту страну, мне было не до красоты южной природы, не до своеобразия арабского города, его архитектуры и культуры. Слова Энн, что Эрик не только аферист, но, возможно, и вор, не давали мне покоя. Я боялась, что он снова возникнет на моем пути и станет меня шантажировать.
Моя любовь к нему сменилась патологическим страхом. Он мерещился мне повсюду. А если учесть, что английское консульство, в котором я работаю, располагается в Тунисе около старинной его части — Медины, постоянно посещаемой туристами, то страх увидеть Эрика имел под собой основания, хотя и ничтожно малые.
Медина есть в каждом арабском населенном пункте. Это как бы город в городе, самая старинная его часть, выстроенная в те времена, когда стены и запертые ворота могли огородить его жителей от многих неприятностей. Такой была и Медина в Тунисе, превращенная цивилизацией в огромный торговый центр. На площади перед ней всегда толпились туристы, жаждущие прикоснуться к атмосфере давно ушедших лет. Им хотелось окунуться в полутемные улочки, осмотреть самую древнюю мечеть Туниса, а заодно приобрести сувениры, которые торговцы многочисленных лавочек услужливо им предлагают.
Мне же хотелось, проходя ежедневно к своему месту работы сквозь толпу туристов, одним из которых мог быть Эрик, понадежнее спрятаться. Не знаю, смогла бы я когда-нибудь привыкнуть ходить не оглядываясь, не приседая от внезапно услышанного громкого слова, если бы не случай.
Однажды, когда я, как заправский шпион из любительского спектакля, петляя, прокладывала себе дорогу на работу, кто-то прикоснулся к моему плечу. И я... Я заорала так, как воют сирены, оповещая о налете вражеской авиации. На площади не оказалось ни одного человека, который не замер бы от страха и не стал прощаться с жизнью, услышав мой крик. Не переставая издавать вой, я втянула голову в плечи и присела. Потом, изогнув шею под немыслимым углом, посмотрела на прикоснувшегося ко мне человека.
Рядом со мной стояла невысокого роста дама приятной наружности, которая, по-видимому, хотела мне что-то сказать. А сейчас она, как и все остальные люди, испуганно на меня взирала.
Я прекратила изображать из себя сирену противовоздушной обороны.
— У вас расстегнута сумочка, — еле-еле смогла выдавить дама, испуганная моей неадекватной реакцией.
