«Уехала, не дождавшись тебя. Увы, время от времени мне требуется-таки восстанавливать пошатнувшееся физическое и психическое здоровье. Телефоны все еще не подключили. Морис утверждает, что пурпурные с золотом бархатные шторы и обивка как раз в духе нового тысячелетия. Желаю тебе хорошего уикенда, дорогая. Отдохни как следует.
Саския».
Одетта прикрыла глаза и застонала. С некоторых пор слова «уикенд» и «отдохни» потеряли для нее всякий смысл. Она знала одно: по уикендам никто не работает, а следовательно, ей, чтобы продолжить свою созидательную деятельность, хочешь не хочешь, придется ждать понедельника. Это мучительное ожидание было тем тягостнее, что она не имела никаких сведений о Калуме. Узнать же о том, где и с кем он был, ей, судя по всему, предстояло в понедельник — из бульварных газет.
Лидия Морлей раскрыла записную книжку и, начав с буквы А, стала обзванивать всех своих друзей и знакомых, объявляя всем и каждому, что выходит замуж. Добравшись до буквы Б, она поняла, что, возможно, допустила ошибку, поскольку звать на свадьбу собиралась далеко не всех. Во всяком случае, включать в число приглашенных специалистов по археологии, астрологии и аэробике, с которыми она была едва знакома, ей что-то не хотелось. С минуту над этим поразмышляв, она решила впредь быть разборчивее и позвонила своей ближайшей подруге Эльзе Бриджхауз. Когда трубку сняли, Лидия, прежде чем поздороваться и сообщить Эльзе потрясающую новость о своем замужестве, затянула песенку «Вот идет невеста».
Поскольку слова она знала нетвердо, ей, после того как была пропета первая строфа, пришлось перейти на бессмысленные сочетания звуков вроде: «Дум да ди дум, ди диддл ди дум-дум!» Завершив таким образом вступление, Лидия перешла на нормальный человеческий язык и сказала:
— Ну, ты, ослица! Надеюсь, ты догадываешься, кто в следующем году готовится связать себя узами Гименея?
Эльза молчала — по-видимому, никак не могла оправиться от удивления. Лидия решила, что это хороший знак, и продолжала:
— Да, дорогуша, ты правильно поняла: мы с Фином решили-таки окрутиться. Но я на твоем месте забыла бы о зависти, перестала обиженно дышать в трубку и сказала что-нибудь соответствующее случаю.
На противоположном конце провода откашлялись и внесли наконец в разговор свою лепту.
— Если уж ты решила оперировать зоологическими терминами, то хочу тебе сообщить, что ты разговариваешь не с ослицей, а с ослом. Это во-первых. Ослица же поехала на уикенд к матери — это во-вторых. Ну а в-третьих, я всегда говорил, что мы, шотландские ослы, знаем, как прибрать к рукам самых красивых самок в этом городе.
Сообразив, что она разговаривает не с Эльзой, а с ее сожителем-шотландцем, Лидия нисколько не смутилась. Наоборот, ей было приятно слышать в трубке низкий, хрипловатый голос Йена, у которого был точно такой же акцент, как у ее разлюбезного Финли.
— Так это ты, Йен, дорогуша? Рада тебя слышать. Скажи, ты наденешь на нашу свадьбу килт? Финли, во всяком случае, собирается, хотя я считаю, что у него слишком тощие ноги, чтобы выставлять их напоказ. Это не говоря уже о том, что цвета у клана Форрестер просто ужасные.
Поболтав с Йеном, Лидия хотела было перезвонить матери Эльзы, но передумала. Сейчас подругу лучше было не тревожить. Эльза пыталась найти общий язык с матерью, с которой была на ножах с тех самых пор, как та сбежала из дома с легендарным рок-музыкантом Джобом Френсисом. Сид — так звали мать Эльзы — имела, помимо дочери, еще четверых сыновей, но за детьми не следила, поскольку посвящала все свое время алкоголику Джобу, за которым был нужен глаз да глаз. Потом Сид сама начала петь и выступала вместе с мужем в составе известной рок-группы «Маска» — и не без успеха. Отец Эльзы подал на бывшую жену в суд, отсудил у нее детей, всех их воспитал и всем дал образование. Хотя с тех пор прошла целая жизнь, сыновья простить матери уход из семьи так и не смогли и разговаривать с ней не хотели.
Эльза всегда почитала отца, в душе которого измена и уход Сид оставили незаживающую рану. Впрочем, в середине семидесятых он тоже женился вторично — на милой тихой японке по имени По, которую все любили, но которую никто по-настоящему не знал. Она являла собой разительный контраст с белокурой взбалмошной Сид, вечно ходившей в окружении рок-музыкантов и бывшей объектом пристального внимания со стороны бульварной прессы. Сид до сих пор могла при случае собрать вокруг себя пишущую братию, хотя ее скандально известный муж Джоб два года назад погиб в автомобильной катастрофе, а она сама давно уже не выступала. Если верить левым газетам, Сид была прямо-таки харизматической личностью и знала чертову прорву знаменитостей, включая Дэвида Боуи и принца Чарлза. Эльзу, что бы она там ни говорила, не могла не привлекать известность матери, хотя она и осуждала ее за дефицит материнского чувства.
Только в самое последнее время мать и дочь стали относиться друг к другу по-родственному, а беременность Эльзы сблизила их еще больше. Нельзя, однако, сказать, чтобы их отношения были совершенно уж безоблачными — хватало и непонимания, и взаимных обид. Другими словами, установившийся между матерью и дочерью мир был хрупок и непрочен.
Решив по зрелом размышлении Эльзе пока не звонить, Лидия закрыла записную книжку и набрала по памяти номер Одетты. У Одетты было занято. Нажав с раздражением на кнопку отбоя, Лидия перезвонила своей подруге Джун — уже пятый, наверное, раз за день. «Никого нет дома», — прокаркал автоответчик и предложил оставить сообщение. Ну уж дудки! Лидия в сердцах швырнула трубку на рычаги: оказывается, известить тех, до кого тебе есть дело, что ты выходишь замуж, не так-то просто. Лидия перезвонила Одетте. По-прежнему занято. Отчаявшись дозвониться до ближайших друзей, Лидия снова раскрыла записную книжку и вернулась к букве Б. Сразу под номером Эльзы Бриджхауз у нее был записан телефон буддийского монаха, который в свое время пытался научить ее читать мантры. Хотя буддизмом Лидия давно уже не интересовалась, позвонить монаху и сообщить о своем будущем счастье ей ничего не мешало. Вздохнув, она набрала номер буддиста…
Одетта разговаривала по телефону с матерью, с удовольствием прислушиваясь к ее французскому акценту и грубоватым простонародным словечкам.
Клодетта Филдинг, которую в семействе звали просто Клод, была украшением квартала Степни, его музой, его, так сказать, Эдит Пиаф. Она была чистокровной француженкой и родилась в пригороде Парижа, чем немало гордилась. Там, в этом не слишком благоустроенном пригороде, она и познакомилась с отцом Одетты Рэймондом, который был удивительно похож на Джона Леннона. К тому же Рэй играл тогда на гитаре, так что сходство можно сказать, было полным. Клодетту мало волновало то обстоятельство, что гитаристом он был весьма посредственным и в Париж приехал на заработки. Она сразу же влюбилась и вышла за него замуж. Музыкальная карьера у Рэя, как и следовало ожидать, не заладилась, и он в скором времени вернулся в Англию прихватив с собой молодую жену-француженку, обладавшую огненным темпераментом и парой самых очаровательных глазок какие обитатели Степни когда-либо видели.
