– Потому что сегодня вечером, когда Гидеон пошел получать орден Почета, я впервые поняла, что он никогда не любил меня больше других. Что наш брак для него не более чем удобное соглашение.
– Я назвал бы это иначе и в другое время назову.
– Нет, Орландо, сейчас. Я хочу знать, хочу понять, что было между нами, пока Гидеон не покинул меня ради Эдер.
– Дендре! Ты уверена, что он это сделает?
– Чую нутром. Ну и что бы ты об этом сказал? О нашем браке, ставшем моей жизнью, который подходит к концу?
Орландо не видел смысла уходить от ответа. Наконец-то сестра готова была слушать и услышать, посмотреть и увидеть.
– Дендре, с твоей стороны самонадеянно думать, что муж должен любить жену так же, как она его. Скорее самонадеянно, чем наивно, моя родная. Здесь предъявляет требование эго, а не сердце. Очень редко мужья и жены любят друг друга одинаково. Не принимай ничего поспешного в отношении Гидеона и вашего брака. Ты утверждаешь, что поняла теперь, что представлял собой ваш союз. Я в этом не уверен.
Дендре попыталась заговорить, но Орландо перебил ее:
– Пожалуйста, дай мне закончить. Нет никакого сомнения в том, что Гидеон любит тебя. В том, что он счастлив в браке, я тоже не сомневаюсь. Но… насколько он любит эти два аспекта своей жизни, настолько же ненавидит их. У Гидеона и к тебе, и к браку двойственное отношение: любовь – ненависть. Так было всегда. И если дашь себе труд подумать над этим, ты поймешь, что сама всегда это знала.
– Люди так думают? – спросила она с ноткой удивления в голосе.
– Кое-кто – возможно, но я не думаю, что все это знают. Гидеон неплохо скрывает свои чувства. Или, что существеннее, твое поведение всегда гарантировало, что кое-чего ты не понимаешь, и ты постаралась, чтобы этого не понял никто другой.
– Неужели я настолько умна?
– Ты жила его жизнью… Охваченные одержимостью люди очень умны, изобретательны, поскольку хотят сохранять мир своих фантазий.
Мне никогда не приходило в голову, что Гидеон ненавидит меня и наш брак настолько же, насколько любит. То есть пока сегодня вечером у меня не открылись глаза, когда он поднялся со стула, чтобы отойти от меня. Я поняла это, когда он отвернулся от меня, принимая аплодисменты. Я ждала, что он выразит мне благодарность с трибуны, скажет хотя бы одно слово, чтобы его услышал весь мир. Нет. Нет, и все тут. В определенном смысле это самый жестокий удар, какой муж нанес мне. Гидеон радовался своему триумфу. Он и сейчас сияет такой любовью и страстью, каких никогда не питал ко мне. Он испытывал сильные чувства к себе самому, своей работе, своим дочерям, к Эдер, но не ко мне. Почему?
– Ты устроила ему мещанскую жизнь – это смерть для великого художника, который должен быть свободен. Ты опутала его своей любовью и собственничеством, превратилась в тирана с деревянным половником, мученицу пеленок. Ты была телохранительницей, не подпускавшей к нему весь мир. Ты держала его в клетке, да, в клетке, дорогая, но он все-таки научился улетать от тебя.
– Хочешь сказать, что и в хорошие, и в плохие времена в течение стольких лет я обманывалась? Что он никогда не любил меня так, как теперь Эдер?
– К сожалению.
– Орландо, я не могу с этим согласиться.
– Знаю. Но в конце концов ты поймешь, что это так, и у вас опять все будет хорошо, – сказал он.
Дендре с горечью усмехнулась. Брат погладил ее по голове и сказал:
– Этот вечер войдет в историю искусства. Напрасно ты портишь его себе.
– Твое обвинение несправедливо. Вечер испортил мне Гидеон!
С этими словами Дендре поднялась со скамьи, вся дрожа.
Орландо тут же встал и принялся утешать ее:
– Дендре, совершенно ни к чему, чтобы тебя видели в таком состоянии. Особенно Гидеон. Выбрала же ты время, чтобы прозреть! Я не хочу, чтобы ты страдала еще больше, так что, пожалуйста, ради всех, кого это касается, – никаких публичных сцен.
Дендре вновь издала нервозный смешок. И, сдерживая слезы, сказала брату:
– Видимо, способность закрывать глаза на действительность – фамильная черта, потому что ты сейчас делаешь именно это. Гидеон навсегда уходит от меня, притом демонстративно, на глазах у всех. Он получил от жизни все, о чем мечтал, притом в огромном размере. То, чего я больше всего боялась с того момента, как мы познакомились и я влюбилась в него, происходит на глазах у всей Америки: он бросает меня. Видишь вон те телекамеры? Женщину рядом с ним, которая смотрит на него с обожанием? Это не я, так ведь, Орландо? Наши три дочери стоят позади отца… меня с ними нет, разве не так?
– Ну так давай присоединимся к ним, – возразил брат.
– Зачем?
– Потому что ты много раз так или иначе разыгрывала эту сцену и продолжала жить с ним.
– Ты прав.
– Тогда чем сегодняшний вечер отличается от всех других случаев?
– Сегодня, когда Гидеон не признал перед всем миром моей роли в его жизни и работе, я поняла, что заслуживаю большего, чем привязанность, которую он скупо проявляет ко мне.
– Я не могу это обсуждать.
– Орландо, я бы не отказалась от бокала шампанского.
Дендре наблюдала, как брат скрылся в толпе. Она стояла совершенно одна и взглядом искала лица Гидеона и Эдер. Через несколько мгновений увидела мужа. Пейленберг был выдающимся. Великим.
Гидеон закуривал толстую гаванскую сигару. Никогда еще он не выглядел так великолепно, как в эту минуту. Живой, обаятельный, он вызывал интерес и обожание у всех, попадавших под его чары. Глядя на мужа через разделявшую их толпу, Дендре понимала, что никогда не сможет противостоять ему ни на людях, ни в уединенности их спальни.
Поняв, что не сможет бросить вызов Гидеону, Дендре кое-как взяла себя в руки. Перестала дрожать. Орландо был прав: не нужно ничего предпринимать. Она не пара мужу. Никогда не была парой. Он будет делать все, что захочет, а она – покорно исполнять его желания. Ей ничего не остается, кроме как ждать казни. Разве только спастись бегством…
Разглядывание Гидеона издали оказало гипнотическое воздействие на Дендре. Она поняла, что никогда не сможет убежать. Потом произошло нечто необъяснимое: Дендре, по своей природе никогда не пытавшаяся взглянуть на себя со стороны, занялась именно этим. Воспоминания превратились в яркие картины, проносившиеся перед ней, словно кадры фильма, который она была вынуждена смотреть против своей воли.
Орландо вернулся с бокалом вина. Сестра задумчиво смотрела сквозь него; он спросил почти шепотом:
– Ты как будто в другом мире, далеко-далеко отсюда. Скажи, ты в порядке?
Дендре увидела глубокую озабоченность в лице брата и погладила Орландо по щеке. Приняв у него бокал, взяла под руку и повела обратно к той скамье, на которой они только что сидели. Двери в музей были открыты, и поток мужчин в черных смокингах, дам в вечерних платьях медленно, но непрерывно струился мимо брата с сестрой.
