Заглядываю за угол и напрягаюсь всем телом. Чёртов кофе! Сдерживая отборные маты, врываюсь в кухню. Даже не знаю, за что схватиться. Девчонка стоит с поднятыми руками. На светлых шортах контрастное пятно от кофейной гущи, что раскалёнными струйками скатывается по обнаженным бёдрам, оставляя за собой воспалённые дорожки на нежной коже.
— Что ты натворила? — рычу, хватая полотенце.
— Я… н-ничего. Только х-хотела сковородку поставить, — хнычет Аня.
Опускаюсь на колени перед девушкой. Осторожно собираю с ее кожи остатки кофе грубой тканью. Вижу, как у неё ноги подкашиваются от боли. Но звука не издает. Поднимаю голову. Губу закусила. Зажмурилась. Она сильнее, чем кажется.
Бросаю виноватый взгляд на плиту. Чертов кофе! Будь он трижды проклят. Надо бы убирать за собой турку с остатками кипятка с плиты, пока в доме незрячая…
Стоп. Вообще-то я рассчитываю, что уже сегодня вопрос с ее пребыванием в моем жилище решится в мою пользу.
— П-подождите, — мямлит Аня. — Надо газ выключить.
Поднимаюсь на ноги. Щелкаю конфорку и подхватываю девушку на руки.
— Не нужно.
— Я сам решаю, что нужно, а что нет, — отрезаю холодно, выходя из кухни.
Толкаю ногой дверь в свою комнату. У меня прямо драное дежавю. Только теперь я обхожу кровать стороной и направляюсь прямиком в ванну. Вхожу вместе со своей невесомой ношей под душ. Ставлю Аню на ноги и осторожно тяну шорты вниз.
— В этот раз даже сопротивляться не станешь? — иронично замечаю я.
— А толку? Если вы задумали дурное, то мне вас явно не остановить, — бормочет, но тут же будто спохватившись, добавляет: — Но если бы вы хотели мне навредить, то сделали бы это ещё вчера.
— Ошибаешься. Сегодня я куда хуже, чем вчера.
Шорты падают к нашим ногам. Аня обреченно роняет голову, покорно дожидаясь моих дальнейших действий. Включаю воду, чтобы нарушить воцарившуюся неловкую тишину.
— Я вас чем-то расстроила? — бормочет тихо.
Игнорируя вопрос, наклоняюсь, чтобы оценить ожоги. Над резинкой трусов отчетливо виднеется обожженная полоса. Прямо там, где ещё ночью были мои губы. Словно клеймо.
Это бесит. Будто это я виноват, что ей больно.
— Вы не ответите?
— Не расстроила, — отсекаю.
— Но я же чувствую, вы напряжены, будто я сделала что-то не то. У вас голос совсем другой…
Удивленно смотрю на свои пальцы, что завороженно застыли перед мягким хлопком. Одергиваю руку.
— Снимай трусы. Обмойся. Я пока схожу за чистым бельём, — приказываю и выхожу из ванной.
Пока ещё могу.
Чувствую, как кровь будоражит сам факт, что она у меня в душе полностью обнаженная. Да что ж за хрень? Может просто взять ее, чтобы это чертово предвкушение перестало жилы тянуть. Изврат какой-то.
Вхожу в соседнюю со своей комнату.
Для незрячей она весьма аккуратна. Каждая вещь в этой комнате лежит на своём месте. Словно под линеечку.
Подхожу к будуару, рядом с которым на полу стоит потрепанная дорожная сумка. На столике в стройный рядок лежат резинки для волос, расческа, станок для бритья, коробок ватных палочек, маникюрный набор и много других полезных мелочей, некоторые из которых вызвали у меня неуместный приступ тревоги.
Невольно прикрываю глаза. Неторопливо веду ладонью над разложенными тут предметами, едва касаясь их кончиками пальцев. Пытаюсь воссоздать в своём сознании, что значит «видеть» наощупь. Шумно выдыхаю, открывая глаза.
А если учесть, что сирота. И память потеряла. И ни одного родного человека рядом…
Терпеть не могу тему одиночества. Аж захотелось налить себе стаканчик.
Такую беспомощную на улицу?
Опускаюсь на банкетку у будуара. Запускаю пятерню в волосы. Не думай об этом! Не думай! Тебе не должно быть дела. На улице столько людей беспомощных живет. Женщины, дети, старики. Что, всех в дом потянешь, мать Тереза?
Чувствуя явное раздражение из-за своих двойственных желаний, ныряю рукой в дорожную сумку. Вынимаю жменю шмоток и бросаю на кровать. Ширпотреб какой-то. Она в этом ходит? Лара хороша. Могла бы и купить немощной подруге что-то поприличней.
Ещё один заход в сумку, и моему взгляду является нечто знакомое. Золотистое платье-мини. Униформа клуба «Gold». Шитое на заказ для миниатюрной барменши. То самое, которое я тогда с нее срывал…
Мой организм тут же откликается на хранящую воспоминания вещицу. Однако… Непонимающе кривлю губы, распрямляя платье. Рвано. В душу закрадывается неприятное чувство. Это ведь не я сделал? Вроде я тогда не настолько перебрал…
Зачем-то заглядываю внутрь платья, и руки непроизвольно вздрагивают. Внутри ткань немного светлее, чем снаружи. Поэтому там отчетливо проявляются кровавые пятна. Буквально все платье в крови! Что за…
Забыв, зачем вообще пришёл в эту комнату, возвращаюсь в свою. С грохотом открываю дверь в ванную. Зачем-то сжимаю перед собой окровавленное платье и с ходу задаю вопрос:
— Какого числа ты попала в аварию?
— Что? З-зачем…
— Ответь!
— П-пятого. Декабря. Мне сказали, что меня рано утром привезли в больницу.
Мне нечего сказать…
Я беседовал с бухгалтером, и обнаружил не хилую дыру в бюджете, в очередной раз организованной моей сестрой, после того, как я начал контролировать ее карманные расходы. Но не деньги так расстроили, заставив охмелеть человека, который обычно не ощущает градуса. После недолгих изысканий и пары звонков старым знакомым, я узнал, на что моя сестрица спускает деньги. Дурь.
Мой отчим — отец Ларисы, сторчался. И мы оба знали, что ее ждёт, если она не прекратит. Но как помочь ей, я не знал. Вот и перебрал, пока раздумывал.
Пятого декабря.
А потом сдуру тронул ту, которой планировал втихаря восхищаться. Издалека. Не прикасаясь. Но я ведь животное.
Не зря у меня было ощущения, что я причастен к ее боли.
Рано утром… Значит, это она от меня так сбежать хотела, что…
Дьявол!
Нечто, напоминающее чувство вины скрутило органы в тугой узел. Зачем оставалась так безропотно, если боялась меня? Я же не маньяк какой! Почему не отказала?!
Поднимаю взгляд на Аню. Влажные пальчики судорожно сжимают какую-то мокрую тряпку, явно желая спрятать обнаженное тело от недобрых глаз. Моих недобрых…
Хватаю с крючка большое полотенце. Подхожу ближе и сгребаю девчонку в охапку. Несу в ее комнату.
— Знаете, я бы… хотела уйти. Лариса говорила, что я не стану обузой, но…
— И куда же ты пойдёшь? — перебиваю я, когда мы входим в ее комнату.
— В больнице говорили про интернат…
— Искать его как будешь? Наощупь?! — раздражаюсь.
Девочка вздрагивает в моих руках. И я сжимаю зубы, осознавая, что перебарщиваю.
— Со мной останешься. Ты сказала, врачи обещали, что все восстановиться должно. Вот тогда и уйдёшь.
Опускаю Аню на край кровати. Начинаю складывать вещи, что разбросал тут до этого. Но не кладу их обратно в сумку.
— Твои вещи в шкафу будут теперь лежать. Четвёртая полка снизу — кофты, — терпеливо объясняю, методично раскладывая одежду по полкам. — Третья — джинсы. Вместо второй полки — ящик. Там белье.
Вытаскиваю из потрёпанной сумки стопку хлопковых трусиков. Аккуратно складываю в ящик. Последние задерживаю в руке.
Упираюсь головой в торец шкафа. Ну, точно. Изврат. Чувствую, что возбуждаюсь, непроизвольно гоняя в голове воспоминания о той ночи.
Слышу возню за спиной. Как преступник сжимаю кулак, пряча улику. Поворачиваюсь. И прижимаюсь к шкафу, потому что Аня неторопливо ко мне приближается. Сжимает на груди полотенце. Свободной рукой перед собой ведёт.
Пальчики утыкаются мне в грудь. Невесомая ладошка всего секунду движется по моей майке. Аня вдруг вздрагивает, хочет отстраниться. Ловлю ее запястье.
— Вы не ушли ещё? — почти шепчет. — Я не хотела…
Подтягиваю ее к шкафу. Сам за ее спиной становлюсь. Беру ладонь в свою.
— Вот, — подвожу ее пальцы к одной из полок, — здесь кофты. Тут джинсы.
Прикрываю глаза, чувствуя, что она пахнет мной. Все ее тело — моим шампунем. Дергаю ящик:
