Я никогда не собиралась делать этого, не планировала рассказывать ей свою историю. Я и гораздо более близким мне людям не открывала всей правды о себе, и мои парни, хотя некоторые из них были мне почти как братья, вели сейчас эту затяжную войну бок о бок со мной, не зная истинных причин. Но после неприятной правды от Райана, после не менее неприятного разговора с самой собой, эта мысль неожиданно созрела во мне и уже не отпустила.
И тем не менее это дается мне нелегко. Я пришла сюда ночью с конкретной целью, но все же не могу подобрать слов. Не знаю, с чего начать и как донести до нее все, что мне пришлось пережить по вине Виктора. То, за что я так жажду его смерти.
— Мы видимся уже не в первый раз, но я так ни разу и не представилась тебе. Меня зовут Кристина Рейн. Но на самом деле я девочка без имени. Кристиной меня назвали в сиротском приюте, куда меня и моего брата-близнеца привезли сразу из родильного отделения Северо-западного мемориального госпиталя. У нас не было ни имен, ни фамилии. Наша мать Амелия Платт умерла при родах из-за обширного внутреннего кровотечения. А наш отец… Нам говорили, что отца у нас не было. Вот так вот необычно — у всех есть, а у нас не было. И сразу после госпиталя мы оказались в приюте. Мне дали имя Кристина — медсестра, что передала нас на попечение приюта, была ярой католичкой и дала мне имя Иисуса, считая, что он защитит меня и убережет от… — я обрываю фразу и криво улыбаюсь. — А брата назвали Коннором — старший сын директора приюта был помешан на вышедшем в том году втором фильме серии "Горец".
— Роберт тоже любит эти фильмы, — слабо улыбается Викки.
— Да, как и все парни. Но я никогда не узнаю, полюбил бы их Коннор или нет. Когда нам было по четыре с половиной года, он умер от воспаления легких, так и не дождавшись, когда нас заберут приемные родители. Мы шли на усыновление вместе, а немногие потенциальные родители хотят сразу двоих детей. После его смерти мои шансы резко возросли… — зло усмехаюсь я. — И меня удочерила семья полицейского из Канады Джо Рейна. Они с женой не хотели, чтобы биологические родители их приемного ребенка когда-нибудь явились к ним на порог. Поэтому искали подальше от Канады и непременно сироту. И нашли меня… Так у меня появилась фамилия. А на надгробном камне Коннора значится фамилия МакЛауд3…
Я приподнимаю голову и смотрю на Викки. Ее большие глаза невероятной синевы блестят от застывших в них слез. Она плачет от жалости ко мне. Она меня жалеет…
Еще несколько часов назад мысль об этом вызвала бы во мне вспышку ярости, а сейчас меня это не трогает. Я продолжаю свой монолог, спеша выговориться, пока не передумала.
— Я совсем его не помню. Каким он был, как выглядел. Знаю, что мы были очень похожи, оно и понятно, но никакие детали в памяти не сохранились… И все равно я очень скучаю по нему. Джо и Анна были хорошими родителями, они заботились обо мне, о моем воспитании и образовании, но они не умели любить. Или проявлять свою любовь. Я прожила у них больше десяти лет, но не чувствовала себя частью их семьи. Так я думала раньше, а теперь я понимаю, что проблема была не в них, а во мне. Это не они не умели любить, а я. Выбирая меня, они отталкивались от нескольких важных для них параметров, но не учли одного — чудовищной наследственности.
Я вновь ненадолго замолкаю и смотрю в пол. Но не позволяю себе затягивать паузу.
— Через несколько лет они развелись, и Анна уехала из Стратфорда4, оставив меня с Джо. Скупой на эмоции офицер полиции имел свое представление о том, какой должна быть девочка, и растил из меня солдата — учил боксу и рукопашному бою, водил на восточные единоборства, часами гонял меня по стадиону и едва ли не запирал в тире, изнуряя стрелковыми упражнениями. Когда мне исполнилось десять, я спросила у него, знает ли он моих настоящих родителей, знает ли, почему я оказалась в приюте. И он рассказал про смерть матери, но он ничего не знал об отце, как будто его действительно не существовало.
Я замолкаю на секунду, чтобы перевести дыхание. Слышу, как тихонько, сдавленно всхлипывает Викки, тыльной стороной ладоней стирая потоком стекающие слезы. Она делает это почти с той же частотой, с какой в сильный дождь движутся по ветровому стеклу щетки-дворники. В другой раз это непременно вызвало бы у меня приступ смеха, но сейчас внутри у меня пустота. Не сосущая, не вакуумная, а самая обычная — пустая пустота.
Глядя на рыдающую Викки, я думаю, что это я должна бы плакать сейчас, но мне не хочется. Нет ни слез, ни сожалений, даже ненависти и той нет. Ничего…
— Тогда же я попросила Джо узнать для меня, кто были моими родителями, но никто в приюте этого не знал. И я решила, что обязательно найду отца. Найду, чего бы мне это ни стоило и спрошу у него, почему после смерти мамы он не пришел за нами. Почему бросил ее одну. Почему никогда нас не искал. Почему…
Я обрываю сама себя, потому что знаю, что список вопросов, начинающихся с "почему" бесконечен, что стоит мне только начать, и остановиться будет трудно. Но Викки — не тот человек, которому стоит их задавать, она не сможет ответить. Да и не должна. Дети не отвечают за своих отцов.
— И пусть я еще не знала причин, по которым наш отец просто исчез, оставив нас, я его ненавидела. Ненавидела за маму, ненавидела за брата, ненавидела, что за все эти годы он не попытался меня найти, что ни разу не вспомнил обо мне. А в Штатах ведь нет тайны усыновления, и при желании сделать это было бы нетрудно… — сделав глубокий вдох, я продолжаю: — И в четырнадцать я ушла от Джо. Ушла, чтобы начать поиски отца. Джо хоть и офицер полиции, но вряд ли смог бы мне помочь, да мне и просить было неудобно. Только потом я узнаю, что он пытался сделать это для меня, но тогда я просто сбежала. Добралась до Гамильтона, где скиталась по подвалам и трущобам, пока не встретила Райана. Он привел меня в свою компанию таких же, как и он, "неблагополучных подростков". У кого-то, как и у меня, не было родителей, у кого-то не ладились с ними отношения, кто-то просто бунтовал или же, напротив, ловил кайф от такой жизни. В группе были только парни и лишь одна девушка. Все они были старше меня, лишь одному из парней еще не было тринадцати. Чтобы как-то жить, они угоняли тачки, промышляли мелким разбоем, воровали в магазинах и на заправках. Мои навыки могли им пригодиться, и меня оставили. Райан научил меня водить машину, Диллан — разбирать ее на части и вновь собирать, Логан показал, как незаметно обчистить карманы прохожих, а Джулия пыталась пробудить во мне женственность. Но у нее не получилось, — я снова криво улыбаюсь.
Притихшая Викки тоже растягивает губы в жалком подобии улыбки, и некоторое время мы сидим в тишине.
— Пару лет мы здорово проводили время. Ну знаешь, постоянное нарушение закона и безнаказанность дают ощущение вседозволенности. Ты чувствуешь себя неуловимым, крутым и всемогущим. Эти ощущения опьяняют, ты пребываешь в эйфории. Кайфуешь от того, что ты в кругу друзей, что все у вас получается, такая жизнь — просто мечта для любого подростка: опасность, приключения, вечеринки… Секс, наркотики и рок-н-ролл.
Викки понимающе и даже как будто одобрительно кивает. Но меня это не удивляет. Не теперь.
— Но мне всего этого недостаточно. Мелким хулиганством много денег не заработаешь, а мне для достижения моей цели нужно было именно много, очень много денег. Чтобы нанять первоклассного детектива, который сумеет найти моего биологического отца. Чтобы спросить с него за все, чтобы отомстить за маму и за брата, и за себя, — повторяю я уже в который раз.
А сколько раз я твердила это как мантру за все эти годы. Но мне пора заканчивать свою исповедь. За окном уже начинает светать. День, которого я ждала так долго, уже просыпается. Вот-вот он окончательно откроет глаза, и я должна быть готова.
— Вскоре мы начинаем действовать с бóльшим размахом и, как в компьютерной игре, переходим на другой уровень — из группы подростков становимся организованной преступной бандой. Это было нелегко, но я не стану углубляться в подробности. И без того понятно, что наше восхождение на более высокую ступень преступного мира не обошлось без жертв, что мы взбирались по трупам, но еще Джо научил меня, что в достижении цели все средства хороши. А цель у меня была… И я ее достигла.
