- Нет, Ева, нет, не-е-ет, Ева, нет, не надо, Ева-а-а… - всхлипывал мне в ухо ребенок-переросток.
Люди бросились к моему отцу, но тут же отскочили обратно, не смогли вынести нестерпимого жара. Где-то вдалеке выли сирены пожарных машин и «скорой помощи». Поздно, как же вы поздно... Вокруг конюшни, на безопасном расстоянии собралась огромная толпа, несколько автомобилей с включенными фарами. Хотя освещения не требовалось, огромный костер прекрасно освещал наше бывшее хозяйство.
К нам с Павлушкой подскочили какие-то люди, они оттащили нас подальше от места пожара, но все равно было очень горячо. Прибывшие, наконец-то, пожарные поливали огонь из брандспойтов, врачи оказывали помощь пострадавшим, бегали люди, носились лошади и собаки…и почему-то все это я видела, как в замедленной съемке.
На меня навалилась апатия, я сидела на земле на коленях и смотрела в огонь, в то место, куда убежал мой отец, оставив меня совсем одну на всей земле… кричать я перестала, сорвав голос, и почему-то не слышала ничего и никого… только тихий треск, такой тихий и нежный… потом до меня дошло, что это от жара потрескивают мои волосы, и что пахнет паленым, и что волосы становятся мокрыми…
Меня кто-то обнимал, трогал, мочили мне волосы и обтирали лицо мокрой тряпкой. Кожа на лице горела и пощипывала, наверное, ожог получила. Но мне было все равно, перед глазами стоял только горящий факел из моего отца… куда не переведу взгляд, везде виделся факел… и я закрыла глаза, отказываясь видеть все это.
Вдруг меня кто-то подхватил на руки и понес прочь из этого ада. Павлушка, наверное, он же сильный… я, не открывая глаз, обняла его за шею и прижалась, положив голову парню на плечо. От него приятно пахло, не лошадьми и гарью, а чем-то свежим, морским прибоем или лесным дождем, и чистым мужским запахом, таким притягательным, что мне захотелось уткнуться носом в шею мужчины и вдыхать, вдыхать… чтобы перестать ощущать запах пожара…
Мне послышался голос, знакомый почему-то, он был резким и даже вполовину своей силы звучал властно, выговаривая кому-то.
- Вы в своем уме, зачем допустили, чтобы она видела все это? Как она от шока теперь оправится? Ева даже не слышит ничего…
Откуда-то сбоку донесся плаксивый голос Павлушки. Значит, меня не он несет, подумалось мне. И сразу захотелось открыть глаза, чтобы посмотреть, но стало так страшно, что я только сильнее зажмурилась.
- Я держал, я не пускал Еву! Я хотел закрыть ей глаза, но она вырывалась и смотрела… и все смотрела… а потом закрыла глаза и стала как каменная… так страшно… - оправдывался Павлушка причитая. – А Ева теперь не будет слышать? А видеть? Она будет видеть и слышать? А говорить? Она так страшно кричала! А потом качалась и мычала только…
- Слушай парень, заткнись уже! У нее просто шок, должно пройти! – рявкнул несший меня мужчина, я даже вздрогнула от неожиданности. Мужчина тут же остановился, меня перестало покачивать. – Ева! Милая, ты слышишь меня? Ева? Скажи что-нибудь… открой глаза, посмотри на меня…
Я попыталась произнести хоть слово, но губы не слушались меня, тогда я мотнула головой и сильнее прижалась к шее мужчины носом. Из груди вырвался всхлип, и мужчина прижал меня к себе еще сильнее и еще быстрее понес дальше, почти переходя на бег. Павлушка бежал где-то впереди, видно показывал дорогу, давая комментарии по пути.
12.
Меня внесли в дом, подняли по лестнице и уложили на кровать. Я держала своего спасителя так крепко, что ему пришлось лечь вместе со мной, боялась, что он уйдет, и я останусь одна, совсем одна… так невыносимо заныло сердце, будто огонь перебрался в него и хочет спалить его. Я уткнулась в грудь лежащего рядом мужчины, а он обнял меня крепко и стал поглаживать по спине, успокаивая. Мне стало казаться, что все было страшным сном, будто это мой отец обнимает меня.
- Ева-а! Ты же слышишь меня? – приятный бархатный голос слышался уже яснее и четче. – Ну, давай, открой глаза… или скажи что-нибудь…
- Я слышу… - только и смогла прохрипеть я. Горло саднило, оно совсем пересохло, язык стал большой и тяжелый. – Пить… воды…
- О, хорошо, что слух вернулся! – обрадовался обладатель красивого бархатного голоса. – Парень, как тебя?
- Павлушка меня зовут.
- Павел, воды неси, быстрее, Ева пить хочет!
Через минуту меня приподняли, и в сухие губы ткнулась прохладная влажная посудина с живительной влагой. Я жадно глотала воду, все также, не открывая глаз.
- Глаза-то хоть открой! – усмехнулся голос. Я вспомнила его обладателя. Тимур! Это он меня принес сюда. – Ну, Ева! Открой глаза, я хочу посмотреть, все ли с ними в порядке.
Я замотала головой. Если открою, то снова буду видеть везде огонь, заново переживать весь этот кошмар. Я уткнулась лицом в ладони и стала раскачиваться от невыносимой душевной боли, мне хотелось объяснить все Тимуру, но меня зациклило на одном слове.
- Огонь! Огонь, везде огонь… огонь… - из груди рвались рыдания, безысходность просто убивала меня.
- Павел, машину мою знаешь? – почему-то спросил Тимур у притихшего Павлушки.
- Да, я видел, она там стоит у…
- Точно! Бегом принеси мне чемоданчик с лекарствами, на заднем сидении лежит. Вот ключи, кнопочку нажмешь тут… только бегом, у нас тут истерика, кажется, намечается…
Послышался топот, а меня обняли крепкие мужские руки, словно защищая и оберегая.
- Евушка! Здесь нет огня, ты дома, тебе нечего бояться… я с тобой, я останусь, если захочешь. Все… все… ты дома…
- Дома! У меня больше нету дома… ничего нету… никого нету, я одна, я совсем одна… А-а-а-а-а, я больше не могу! Я не могу больше…- я захлебывалась в слезах, рыдания, душившие меня, вырвались на волю. – За что!!!! В чем я провинилась, Господи?
- Давай, поплачь, не держи в себе! – Тимур гладил меня по спине, прижимая к себе. Из моих глаз низвергался водопад слез, я даже удивилась, откуда столько. В тихом доме металось эхо моих рыданий… в нашем доме, совсем недавно таком счастливом…
В комнату влетел Павлушка, запыхался.
- Вот чемодан! Не ругайся только, я машину к дому пригнал, не ругайся, что без разрешения.
- Молодец, ты вовремя! Посиди с Евой, я лекарство приготовлю.
Я ничего не понимала, какое лекарство, зачем? Терпеть не могу уколы, ненавижу больницы и стараюсь не попадаться врачам на глаза. Я подняла лицо с ладоней и, прищурившись от яркого света, посмотрела на Тимура. Он возился со шприцами возле моего письменного стола, что-то бормоча под нос.
- Ты что делаешь? Не надо, не надо уколов… я прошу тебя… - взмолилась я отодвигаясь к спинке кровати и прикрываясь подушкой. – Я не буду больше плакать… честно…
Тимур подошел к кровати, присел на краешек, держа в руках шприц с лекарством.
- Да реви, сколько хочешь, это лучше, чем сидеть как статуя. А уколоть надо, у тебя шок… вот увидишь, легче станет сразу, уснешь хоть. Давай руку… Ева, чего как маленькая? Или хочешь заполучить нервный тик на всю жизнь? Так, глаза вроде целы… отлично, лицо только немного загорело от… но мы сейчас смажем, дня через два все пройдет.
Я только мотала головой. Не хочу уколов. Но Тимур смотрел мне прямо в глаза, и я словно завороженная протянула ему руку. Я смотрела на его красивые черные брови и длинные пушистые ресницы, не понимая до конца, почему он здесь, почему делает мне укол… вообще, чего он здесь забыл.
- Ну вот, сейчас тебя отпустит немного, давай поднимайся, пойдем, – он прижал ватку в месте укола и согнул мой локоть, стал поднимать меня с кровати.
- Куда пойдем?
- В туалет. Ты скоро уснешь, и проспишь полсуток… надо сходить, – Тимур подвел меня к двери, я как бездушная кукла шла за ним, почти ничего не соображая. В голове все перемешалось, я не хотела ни о чем думать, я устала…
Через десять минут я лежала под одеялом, переодетая в свою любимую пижаму с мишками и конфетами. Тимур прилег рядом, поверх одеяла, гладил меня по волосам, смотрел мне в глаза, жалостливо сдвинув брови. На меня навалилось равнодушие, стало так хорошо, все отошло куда-то вдаль.
