доверия не внушала. Она работает в нашей семье, сколько я себя помню. И есть у меня подозрение, что обо всем докладывает отцу.
Пробираюсь на кухню. Радуясь, что никого нет, достаю из верхнего ящика аптечку и ищу аспирин. Только я успеваю выпить таблетку и убрать аптечку на место, как на кухню входит Эмма Фридриховна.
— Даша, — звучит за спиной ее слегка удивленный голос.
Резко оборачиваюсь, будто меня поймали на месте преступления. Придирчивый взгляд пожилой немки тут же впивается в меня. Проходится по каждому миллиметру моей кожи. Такое ощущение, что что-то ищет.
— Добрый вечер, Эмма Фридриховна, — спокойно говорю.
Лет в восемнадцать я силой заставила себя говорить с этой женщиной на равных. Мне стоило больших усилий убедить себя в том, что я — хозяйка, а она — прислуга. И я не должна бояться ее, прятаться, что-то скрывать, как было все детство. Это она должна бояться меня.
— А где ты была целый день? Не видела тебя.
— Занималась личными делами. Вы хотели обсудить что-то важное по дому?
— Нет, я просто. Думала, что, может, тебя нет.
Неопределённо веду плечами.
— Может, и не было. Так вы хотели что-то обсудить?
— Нет-нет, все в порядке.
— Тогда до завтра, Эмма Фридриховна, — направляюсь на выход, но возле управляющей останавливаюсь. — У меня в ванной вода плохо уходит. Будьте добры, разберитесь.
— Конечно, Дарья. Скажу Василию, чтобы прочистил трубу.
— Странно, что я вообще должна об этом говорить.
Управляющая натягивает на лицо фальшивую улыбку.
— Василий получит выговор.
Кивнув, ухожу, но до самого конца коридора затылком чувствую ее змеиный взгляд.
Я не знаю, зачем отец держит ее столько лет. Куча прислуги сменилась, а эта ведьма до сих пор на месте. Нет, вернее, я уже понимаю, почему она больше двадцати лет работает на моего отца: стучит ему. Эмма его глаза и уши в доме. Хорошо, что хотя бы не живет здесь. Вся прислуга приходит на работу в семь утра, а уходит в пять вечера.
Соблазн дождаться, когда свалит Эмма Фридриховна, и только после этого уйти из дома самой, велик. Но я снова напоминаю себе, что я — хозяйка, она — прислуга. Я не должна бояться какой-то управляющей. Это она должна бояться меня.
Вызвав такси по домашнему телефону, еду в салон сотовой связи, где покупаю новый смартфон и восстанавливаю сим-карту. Большое счастье, что грабители выпустили из рук мою сумку. Ведь в ней и паспорт, и банковские карты, и другие важные документы.
Прошу Полину узнать для меня номер телефона Вити. Через пять минут подруга присылает мне контакт. Сажусь на лавочку под деревом и долго держу занесённый над экраном палец, не решаясь позвонить. По венам бегает легкое волнение, сердечко чуть-чуть ускоряется. Зажмурившись, жму кнопку вызова.
— Аппарат вызываемого абонента выключен или находится вне зоны действия сети.
По телу разливается горькое разочарование. Наверное, Витя еще в реанимации. Или перевели в обычную палату, но он спит.
Поговорить с Виктором, просто услышать голос ощущается чем-то жизненно необходимым. Странное чувство. В голову лезут навязчивые мысли: вдруг Вите стало хуже, вдруг он вообще не поправится. Прогоняю их прочь.
Обязательно поправится.
Без особого желания направляюсь домой. Переступив порог особняка, тут же напрягаюсь. По позвоночнику ползёт холодок, волосы на руках поднимаются дыбом. У меня всегда особый рефлекс на этого человека.
— Привет, Даша, — папа выглядывает с балкона второго этажа.
Отец уставший, сонный, в мятом костюме и с расслабленным галстуком. Но взгляд напряжен. Как обычно.
— Привет, пап, — улыбаюсь, а у самой поджилки трясутся. Вдруг он все-таки каким-то образом узнал о том, что со мной случилось минувшей ночью? — Как дела? Как командировка?
— Все хорошо, спасибо. Твои дела как? Где была?
— Я нормально. Гуляла с подругой.
Лицо не выражает никаких эмоций. На самом деле отцу безразлично, что я делаю, где я и с кем я, если мое поведение не выходит за обозначенные им рамки и я остаюсь в зоне его контроля.
— Поужинаешь со мной?
Я не голодна, но отказывать отцу не могу.
— Да, конечно. Я накрою на стол.
Прислуги уже нет, поэтому я сама подогреваю еду и расставляю посуду. Думаю, сегодня мы с отцом можем поужинать на кухне, а не в специальном обеденном зале. Даже не помню, когда мы вместе ужинали в последний раз. На самом деле мы с папой редко видимся. Он много работает, уходит рано, приходит поздно. А наш особняк настолько огромный, что в его стенах можно и за неделю не пересечься.
— Как дела в университете?
Папа заходит на кухню, как раз когда я достаю из духовки курицу. Он сменил костюм на домашнюю одежду, смыл жирный блеск с лица. Садится во главе длинного прямоугольного стола. Я располагаюсь справа через несколько стульев от него.
— Написала диплом, научник его уже проверил. Скоро защита и выпускной. У меня будет красный диплом, пап, — последние слова произношу не без гордости.
Снова ноль эмоций на лице. Безразлично накладывает в тарелку салат, потом тянется за куриной ножкой.
А мне так хочется, чтобы отец меня похвалил! Хоть раз в жизни. В школе я из кожи вон лезла, чтобы висеть на доске почёта. Ждала, что однажды папа это отметит. Но так ни одного доброго слова и не услышала за 11 лет учебы. Отец воспринимал мои успехи в науках как должное.
— Как идет подготовка к помолвке? — задаёт новый интересующий его вопрос.
— Все хорошо. Я каждый день на связи со свадебным агентством.
— Все должно быть на высшем уровне, приглашено много высокопоставленных гостей.
— Я понимаю.
Отец разрезает мясо на кусочки, отправляет несколько из них в рот.
— Твой брак с Маратом очень важен, Даша.
— Я понимаю, — повторяю.
У меня больше нет настроения говорить с отцом, хочется побыстрее уйти. Я снова чувствую себя жалкой десятилеткой, когда чем-то похвасталась перед папой в ожидании, что он похвалит, а в ответ увидела лишь безразличие. Теперь же я, как и в детстве, должна проглотить обиду и вести беседу, как ни в чем не бывало. Какое-то чертово дежавю.
— Это моя единственная возможность спасти бизнес, — вдруг изрекает, от чего приборы выпадают у меня из рук и с громким звоном валятся на фарфоровую
