Наши кости имеют мудрость, за которой наши сердца всегда будут следовать, независимо от того, какими дорогами, по мнению нашего рационального ума, мы должны идти.
— Эдмонд.
— Да?
— Пожалуйста, скажи Джеймсу, что я с радостью буду позировать для портрета.
Я разворачиваюсь и выхожу из комнаты.
Глава 4
Эту ночь я провела, как и бесчисленное количество других, лежа на спине в постели и глядя в потолок, пока не взойдет солнце.
Спокойствие утра нарушает оргазм Джиджи, но на этот раз ее похотливые крики не беспокоят меня. Возможно, встреча с ней сняла остроту моего раздражения от шума, но это также может быть и благодарностью.
Если бы не она и Гаспар, которые так громко занимались сексом, я бы не смогла насладиться первым оргазмом за много лет.
Сегодня я не нахожу звук их любовных утех возбуждающим. Это просто еще один утренний звук, как грохот мусоровоза, едущего по переулку, или крик петуха на рассвете. Это фоновый шум, бессодержательный и приятный.
Я слишком занята мыслями о Джеймсе, чтобы меня могло тронуть что-то другое.
Воспоминание о том, как он облизывает губы - это пытка. Как такая маленькая манера поведения может быть такой соблазнительной? Я могла бы написать диссертацию о форме его рта.
Прежде чем подняться с кровати, я жду, пока услышу совместную кульминацию моих соседей. Затем я трачу несколько часов на распаковку вещей, стирку и организацию. Уже после десяти часов во входную дверь стучат.
Я открываю и вижу молодого человека с вазой белоснежных тюльпанов.
— Оливия Росси?
— Это я.
Он вручает мне букет, а потом выходит, не попросив подписи. Очевидно, он считает, что мое лицо заслуживает доверия.
Я заношу цветы на кухню, где ставлю их на стол и достаю открытку.
Когда будешь готова, — написано на ней, а дальше идет номер телефона.
Он не подписался.
Он не должен был.
С замиранием сердца я набираю номер Джеймса. Он берет трубку после первого же гудка.
— Ты получила цветы.
Его голос низкий и довольный. Он счастлив, что я так быстро позвонила. Но как он узнал, что это я?
— Цветы? Нет, я просто сижу здесь последние двенадцать часов и наугад набираю телефонные номера. Не могу поверить, что наконец-то набрала правильную комбинацию.
— Представь себе, какие шансы, — говорит он, подыгрывая мне, — Твой палец, набирающий номер, наверное, сводит судорогой.
— Ты даже не представляешь. Он кривой, как рыболовный крючок. Мне, наверное, придется посетить отделение неотложной помощи.
Его смех пронизывает меня дрожью от удовольствия.
— Когда я тебя увижу, забавная леди?
— Я могу прислать тебе селфи. Тебя устроит?
— Я думал, ты скорее согласишься быть застреленной, чем сделать селфи.
— Нет, ты не обратил внимания. Я сказала, что скорее буду застрелена, чем выложу селфи в интернет.
Его голос затихает. — Я обратил внимание на все.
В короткой тишине, наступившей после этого, я слышу, как моя кровь стремительно бьется в моих жилах. — Я так понимаю, Эдмонд передал тебе мое сообщение.
Он издает тихий звук, который я воспринимаю как удовольствие от моего неуклюжего перехода. — Да, передал. Он также дал мне номер твоей квартиры.
Отсюда и доставка цветов.
— У меня такое чувство, что он дал бы тебе и ключ, если бы ты попросил. Он думает, что ты ходишь по воде.
— Я обязательно попрошу его об этом.
Когда я делаю паузу, глотая, Джеймс говорит: — Это была шутка. Обещаю.
— Так же, как ты обещал, что не кусаешься?
Еще одно снижение тона, и вот он уже хриплый, как оператор секс-линии.
— Я не кусаю. Я покусываю. Это большая разница.
Меня бросает в холодный пот. Спокойно, Оливия. Сделай глубокий вдох.
Когда становится очевидно, что я не собираюсь отвечать, Джеймс подсказывает:
— Ты молчишь, потому что я тебе мешаю, или потому что я тебя волную?
Я шумно выдыхаю. — Честно? Я не знаю, была ли женщина когда-нибудь более взволнованной из-за мужчины за всю историю человечества.
Он снова испускает этот сокрушительный смешок, ублюдок. — Приму это за комплимент. Когда я тебя увижу?
Я замечаю, что он не спрашивает: “Когда ты сможешь позировать для портрета”, потому что мы оба знаем, что когда я сказала Эдмонду, что буду позировать для портрета, я вовсе не об этом договаривалась.
Я тихо говорю: — Я уже давно этого не делала.
— Не говорила по телефону?
— У меня не было любовника.
Он выдыхает медленно и тяжело. Я представляю, как он сжимает трубку так сильно, что в ней появляется трещина.
Через некоторое время я спрашиваю: — Ты все еще там?
— Просто восстанавливаю дар речи. Пожалуйста, подожди.
Я улыбаюсь, довольная, что влияю на него так же, как и он на меня. — Не хочу показаться самоуверенной, но мне кажется, что это чувство...
— Взаимно. Да. Боже мой. Ты всегда так откровенна?
— Жизнь слишком коротка, чтобы извращать слова. Но раз уж мы заговорили об этом, должна сказать, что мне нужно время. Я не могу просто...
— …прыгнуть со мной в постель на первом же свидании.
— Бинго.
— Ты хочешь сначала узнать меня получше.
Я думала об этом. Чего именно я хочу? Я здесь на три месяца, потом вернусь к реальной жизни в Штатах. Это может быть лишь временным явлением, коротким романом с прекрасным незнакомцем, о котором я буду вспоминать с нежностью, сидя в кресле-качалке на крыльце дома престарелых.
Так зачем терять время?
Я не являюсь девственницей. Мы оба взрослые, оба одиноки, и оба знаем, чего хотим. Кроме учета морали, в чем смысл задержки?
Предчувствие, — шепчет мой мозг.
Смысл промедления — в формировании желания.
Я останавливаюсь на мгновение, чтобы залюбоваться этой жаждущей новой версией себя. Возможно, это влияние моих соседей-эксгибиционистов, но что бы это ни было, я возьму это.
— Надеюсь, ты не поймешь меня неправильно, но... нет. Мне не нужно сначала узнать тебя получше. Все, что мне нужно знать, это то, что происходит со мной, когда я смотрю в твои глаза.
Он ждет, его молчание пронизано жаром.
— Я в Париже ненадолго. Если это станет личным, если мы станем слишком близкими и поделимся всеми нашими грустными историями, будет гораздо труднее, когда я уеду. Я бы хотела, чтобы все было легче. — Я закрываю глаза, стесняясь того, как меркантильно это прозвучало. — Прости, если это грубо или оскорбительно. Это просто то, что я чувствую.
— Так ты хочешь меня только ради моего тела, — говорит он горловым, раздражающим голосом, — Ну, я никогда.
Я шепчу: — Это достаточно красивое тело.
В его голосе звучит обида. — Достаточно красивое? Прекрати, ты меня балуешь.
— Ладно, хорошо, эгоист, это удивительное тело. Доволен?
Он фыркает. — Нет.
Улыбаясь, все еще с закрытыми глазами, я говорю: — Это, безусловно, лучшее тело, которое я когда-либо видела, и это говорит о многом, поскольку я даже не видела тебя голым.
На данный момент.
— А лицо?
— Боже мой! Ты просто ловишь комплименты!
— Это небольшая цена за то, что ты используешь мои многочисленные прелести, ты так не думаешь?
Я начинаю смеяться и не могу остановиться. — Ладно, хорошо. Твое лицо. Твое лицо... ну, оно тоже довольно красивое.
— Я бросаю трубку.
— Нет, не бросаешь.
Теперь его очередь смеяться. — Это правда. Не бросаю. А теперь сделай мне еще один комплимент, пока мое эго не сдулось и я не пошел плакать в угол.
— Ладно. Ты готов?
— Я готов.
Я представляю его лицо, все эти идеальные углы и линии. — Твое лицо - самое красивое, что я когда-либо видела.
Странно, но я действительно имею это в виду.
— Продолжай...
Я качаю головой, пытаясь не рассмеяться. Театрально задыхаясь, я говорю: — А твои глаза... твои глаза похожи на два застывших бассейна. Твой голос – медово-дымное пение блюзовой певицы, заставляющее все мои нервы дрожать. А твои губы - ох! Твои губы как клубничное вино!
