потрачено бабла…
Хотя, если так подумать, я-то знаю, сколько заплатил за это, умножить на количество гостей…
Вот же срань, а?
Я за это кучу денег отвалил, а мне даже присунуть не дали туда, куда все совали.
— Хорошо оттянуться! — кивнул на прощание и ушел, матерясь.
Да что бы я… Еще хоть раз… На такие вечеринки пошел?!
НИКОГДА!
***
Сейчас, в машине
Марфа сидела с прямой спиной, натянутой, как струна. Эмиль молчал на заднем сиденье. Один я ерзал и не мог находиться в тишине, включал музыку. Играла одна ерунда, я постоянно переключал волны.
— В твоей машине можно курить? — поинтересовалась Марфа.
Я смерил ее суровым взглядом. Еще и курит? Пепельница!
— Нет? — пожала плечами. — Жаль.
В груди зрело возмущение.
— Тебе бы не помешало. Вид такой, — фыркнула. — Выдыхай. Могу подсказать несколько дыхательных практик. У мужчин преобладает дыхание животом! — потянулась и похлопала меня узкой ладонью по животу. — Задействована диафрагма. Бытует мнение, что дыхание животом — это дыхание контроля. Не задействуешь верхнюю часть легких. Грудью почти не работаешь… Привычка держать все под контролем приводит к блокировке вот этой части… Больше эмоций, здоровяк, подыши грудью, выпусти!
— Вот как, значит. А если не держать под контролем, то что? — поневоле в голос просочилось ехидство. — Получаются бесконтрольные половые связи.
Марфа на это возразить не успела. Мы приехали. Молча заняли столик…
— Я на минуту, — отлучился Эмиль, но успел добавить. — Ме… Марфа, выбирайте все, что душе угодно. Я плачу…
Мы остались наедине. Друг напротив друга, одинаково потянулись к балллончику с дезинфекцией. Столкнулись пальцами.
Пришлось уступить…
— Валяй, спрашивай! — предложила Марфа, прыская себе на руки до локтя.
Я смотрел, как она это делает, и не выдержал, забрал.
— Ты сейчас все истратишь. Дай сюда!
В ответ она пшикнула мне в лицо. Я вдохнул пары спирта и закашлялся.
— Теперь спрашивай. Но только фильтруй… словечки.
— Ничего я спрашивать не хотел.
— Хотееел! Тебе же интересно знать, чем таким занимались другие жеребцы. Ну? — кивнула.
— Нет, — выдавил из себя со скрипом.
— Главный слоган всех вечеринок Константина Павлова— “каждый должен уйти довольным”. Особенно, если учесть, сколько вы, зажравшиеся богатеи, отвалили бабла за участие! Каждому жеребцу досталась по высококлассной шлюхе, снятой для вечеринки. Обросший слухами подвиг императрицы… В общем, по задумке Павлюши каждого должна ждать своя награда. Каждому жеребцу — по своей шальной императрице — трахай в свое удовольствие! И вот эту… жеребьевку, кому какая шлюшка достанется, я и проводила персонально! Каждому ключик достался от номера! — заулыбалась. — А ты решил, будто бы я с каждым уединялась ради секса?! Придурок озабоченный!
— Вот как? — я сложил руки под грудью. — И чем докажешь?
— Что? Не буду я ничего доказывать. Озабоченному. Тьфу… Тема закрыта.
— Нет. Не закрыта. Почему это вдруг… всем дали, а мне нет? Придумала на ходу…
— Потому что ты всю вечеринку стоял с чистоплюйским видом. Не любишь отрываться, веселиться? Так не приходи! Павлюша несколько месяцев старался, я сама целый день на бодиарт потратила… для некоторых участников и ты… Ходил там, тряс своими святыми яйцами… С высокомерным видом. Меня такие святоши БЕ-СЯТ!
— А меня бесят такие распущенные девки… Вроде тебя!
— Только у тебя встал.
Рыжая беспардонно развалилась на диване и задрала ногу на сиденье.
Даже в приличном месте вела себя как у себя дома…
— Рогатку собери. Ты хоть и в хламиде до пят. Но рогатка есть рогатка. Не позорь меня…
— Расслабься. Тебе не помешает!
— А тебе… Тебе не помешает быть немного скромнее. Научу. Пока ты под моим начальством... Я тобой займусь, — хрустнул кулаками.
Дубинин
Марфа осталась сидеть, как и сидела, но глаза ее сверкнули.
Вся она такая, рыжая, конопатая, волосы цвета ржавчины, глаза — цвета мокрого песка.
Интересно, у нее там… тоже все конопатое? А пушок на писечке темно-рыжий?
Мне же не показали!
Да похер вообще… Но…
Отчего-то в пот бросило, жарко стало.
Еще эту родинку под задницей вспомнил…
Дышать стало тяжелее. Но я собой владел прекрасно, к тому же знал: каждому на пути господь отсыпает столько, сколько сможешь вынести, если проявишь должную стойкость.
И эта девушка как раз — вызов мне. Персональный…
Так что и относиться я должен к ней соответствующе — с должным терпением и пониманием, что мне потом воздастся.
Вытерплю эту мегеру конопатую, воспитаю в ней чувство скромности и научу приятно, прилично вести себя — и позже судьба меня вознаградит.
Как?
Даже не представляю.
Может быть, попадется мне позднее такая умница, красавица, как в сказке. Беречь ее буду, женой своей сделаю… Детишек настрогаем! В общем, род продолжу, как следует.
Поэтому я улыбнулся Марфе так любезно, как только мог.
Но она не оценила.
— Эй-эй, ну-ка.. Живо… Сотри это маньячное выражение со своего бородатого лица.
— Я тебя воспитаю, — сказал внезапно хрипло.
Аж голос сел… И елдак не хотел униматься.
Давно не выгуливал на вольных хлебах. Бабы какие-то не такие…
Вроде бы симпатичные, а интереса ими заниматься нет.
— Не надо мне здесь… Педагогикой заниматься.
— Надо, Марфа. Тебе это… очень надо.
— Удачи, здоровяк. Думаешь, я стану тебя слушаться? — тряхнула своей копной, рассмеялась звонко. — Я могу тебя только О-Слушаться.
— Но работаешь-то ты на меня. Так?
— Так, — произнесла осторожно.
— И тебе эта работа вроде как очень нужна. Да?
— Верно, — ответила уже не так звонко Марфа, нахмурившись, пытаясь понять, к чему я веду.
— Или ты меня слушаешься или… у-во-ле-на. За каким-то хером тебе нужна эта работа.
Я ткнул себя в грудь пальцем.
— Именно эта работа. И никакая другая. Так?!
Кажется, я попал в точку. В яблочко, мать его!
— Ооо… — прошипела. — Ненавижу тебя! Ты…
— Ну?
