— Конфабуляции и парамнезия, — кивает Херц и поясняет: — Некоторые коллеги предлагают диагноз «маладаптивный дейдриминг». Предлагают считать это своего рода переменным или побочным явлением при некоторых видах диссоциативного расстройства личности. Но я не склонен пока.
— К чему не склонны? — «туплю» я.
— Ни принимать предложенного диагноза, ни — в ее случае — вообще останавливаться на диагнозе диссоциативного расстройства. Лично вы испытываете в связи с ее фантазиями какой-либо дискомфорт?
— Нет — кроме того, что я шокирована. Мне хотелось бы знать, от чего у человека появляются психические расстройства.
— От приема наркотиков могут. Могут — и это чаще всего — вследствие тяжелой психологической травмы, перенесенной, например, в детстве.
— Или не в детстве?
— Возможно, и не в детстве. А вот психотические расстройства могут возникнуть при наличии физических заболеваний.
— Ну, — говорю, — у нее, конечно, мигрени... но разве это...
— Она приснилась вам — что она делала?
Рассказываю сон.
— Хорошо. Это из жизни?
— Да. Только между этими событиями почти двадцать лет.
— А за кого она поднимала бокал?
— За нас. За меня и... моего бывшего мужа.
— Она знала его?
Мне чем-то дает по голове. Не чем-то — этим вопросом. Таким образом до меня доходит очевидное и почему-то до сих пор не дошедшее. Просто у меня в жизни с тех пор так много всего было...
— Он ей нравился. Он нравился нам обеим, но выбрал меня. Женился на мне. Мы с ним ждали ребенка, но потеряли его.
— Давно вы разошлись?
— Два года назад. Два с половиной.
Херц кивает.
— Когда она начала выявлять признаки диссоциативного расстройства, то есть, в данном случае, конфабулировать? Ну, рассказывать, что путешествует?
— Не знаю точно. Я только теперь догадываюсь, что она, скорее всего, никогда не бывала в Милане. И уж точно не жила там несколько лет.
— О каких-нибудь еще «путешествиях» она вам раньше рассказывала?
— Только о поездке по обмену учениками в Монпелье. Но туда она и правда ездила в школьные годы.
— Да-да, Монпелье... — он словно припоминает, что наслышан об этой поездке, затем переводит тему: — Расскажите о ее поведении по отношению к вам...
— Когда мне хорошо, ей плохо. Когда мне плохо, она успокаивается. Защитная реакция?
Не хочу знать, вообще-то. Слишком больно, при чем не за себя, а за Каро.
— В некотором роде компенсация за то, что, по ее мнению, ей не досталось. Как и ее «путешествия».
Конечно, думаю, поэтому именно Милан. Но... и не только Милан?..
— Д-р Херц, а отношения ее, романы, вечеринки — тоже выдумано все?..
— Не исключено, но интересно лишь постольку, поскольку, — сухо-нудно «отваживает» меня Херц. Ему явно известно больше, но он не станет говорить. — Так сказать, как часть ее патологии.
Да как сказать. Мне становится беспокойно и начинает безумно хотеться, чтобы меня «поймали» и утешили. Сказали, что не я виновата в психозе моей подруги... Что даже если и стала причиной ее душевной травмы, но ничего плохого все-таки не сделала... Ну, кроме того, что пренебрегала ею столько лет... Мутила-мутила, вытаскивала ее, на какие только шалости не подбивала, но так и не стала ее окном в жизнь, о, нет...
— Скажите, пожалуйста, д-р Херц...
Меня в прямом смысле начинает трясти и мне абсолютно плевать, насколько это все-таки хреновина — прийти к психиатру, чтобы потом самой превратиться в психа. Беспомощно озираюсь по сторонам — черт, где тут у него диванчик...
Херц отзывчив и внимателен и подает мне стакан воды:
— Да, Катарина?..
— Д-р Херц, я в курсе, что это — не ком иль фо, но давайте на «ты» ?.. — предлагаю, залпом осушив стакан с водой. — Кати.
— Хорошо, Кати. Симон.
— В общем, это все я, да?.. Ты мне скажи, я выдержу.
— Я вижу. Но — нет. Ты «увела» у нее парня — насколько это вообще возможно, не такие они, парни, вообще, ведомые. Но допустим, увела. Окажись на ее месте другая, не Каролин... — впервые он, не шифруясь, произносит ее имя, — никакого психоза на этой почве у нее не случилось бы.
— Я могла бы додуматься...
— Не могла бы. Даже родители ее долгое время ни о чем не подозревали.
Мы пьем кофе за его столом.
— А как насчет... ну... самопожертвования, там... чтоб... отступиться ради дружбы... мне... Я проярила, я понимаю, но...
— Нет. Нет и быть не может. С психологической точки зрения это называется: поступить втройне неправильно. Троих наказать. Во-первых, ее напотчевать иллюзиями, что выбрали ее. Во-вторых, себя лишить желанного человека. В-третьих, его лишить права выбрать самостоятельно — если бы он вообще дал с собой так поступить. Мужчины, видишь ли, не любят, когда за них решают. И никто не в силах сказать, что бы в итоге из этого получилось.
— Хуже, чем сейчас, вряд ли было бы...
— Какой бы навязчивой эта идея ни казалась мне, как клиническому психиатру — как терапевт я не согласен категорически. Кроме того... Катарина, у меня есть основания опасаться, что Каролин... пережила кое-что... или считала, что пережила...
— Ей сделали больно?.. — выпаливаю я.
— Мне кажется... увы, сейчас это фактические недоказуемо, но... возможно, ей показалось, что сделали...
Но ведь не Миха же... и если не Миха, то из известных мне там мог быть только один...
— Ты не станешь мне говорить, — договариваю за него я, — и я это, конечно, понимаю... Каро всегда боялась боли... И так дотошно расспрашивала меня про первый секс.
Его лицо непроницаемо, он лишь едва заметно кивает. Мне кажется, все это он уже додумал или выведал у нее сам.
— Я всегда считала, что из нас обеих первой потеряла девственность. И мне всегда казалось, что ее немного отпугнул мой рассказ о том, как это было у меня.
Херц снова кивает, снова — еле заметно.
— Возможно, — продолжаю, — на самом деле он не отпугнул ее, а...
— еще сильнее травмировал. Напомнил о своем. Если наши с тобой домыслы — пойми, Катарина, это всего лишь домыслы — верны, она воспринимала твои отношения и твой опыт в какой-то мере, как свое...
— Насилие было? — не могу не спросить.
— Не знаю, поэтому не думаю. Ты помнишь того парня, который у тебя на уме? Сможешь припомнить, как все между ними было?.. По крайней мере, с виду?
Твою мать, как сложно это. Как неподъемно. Как мутит от того, что от моих затершихся воспоминаний зависит, считать мне, что моя подруга стала жертвой насилия или нет. Меня завалит сейчас это.
— После того, как он уехал, они вели переписку, — соображаю. — И... мне кажется, ты прав. Но ведь все-таки тот опыт отпугнул ее?
— Если все так, то, кроме того, тот опыт сильнее привязал ее к тебе. Верней, к тому, что испытывала в жизни ты.
— Она не рассказывала обо мне? — спрашиваю.
— Ни слова.
Не знаю, расстраиваться мне или, наоборот, испытывать облегчение.
— Поэтому ты пролила свет на многое.
— Но как ты так сразу понял, кто я? По голосу, что ли?
— Ну, знаешь ли... — улыбается Симон. — Ты, возможно, слышала немного обо мне...
— Ясно, ясно, ты шаман и Зигмунд Фрейд и...
— Я абсолютно никакой не волшебник, а врач, правда, довольно опытный. Мне достаточно было немного понаблюдать за тобой, чтобы сделать выводы. Чем-то вы с ней похожи. Не внешностью и не характерами, но... что-то вас с ней объединяет. Такое бывает, когда люди вместе выросли или учились вместе. До твоего появления она среди всех моих пациентов была такой вот мой блэк-бокс. Видимо, мне просто очень нужно было, чтобы ты появилась.
— Но вчера ты же меня не видел, а только слышал и все равно нашел на меня время.
— У меня было «окно». Тебе повезло. Вернее, повезло Каролин.
Да, думаю, действительно повезло, с таким-то терапевтом.
— Ей можно помочь?
— Можно, — говорит он — и только.
Как собирается помогать — об этом не распространяется и у меня душа уходит в пятки.
