Ознакомительная версия.
— Это, право, лишнее, — запротестовала Вера.
— Вера Николаевна, от нашего с вами общения я получил гораздо больше человеческого удовольствия, чем вы от меня пользы как от врача. Поэтому не сопротивляйтесь, дайте эскулапу реабилитироваться. Любите ландыши?
— Очень. Три года их не видела. Не растут в Латинской Америке.
Спускаясь по эскалатору, они услышали объявление: “По техническим причинам поезда следуют с увеличенными интервалами. Пользуйтесь наземным транспортом”.
С лестничной высоты вестибюль станции напоминал груду рассыпавшихся шевелящихся арбузов. Вера и Костя позволили людскому потоку отнести себя к колонне. Костя вписал Веру на свободные полквадратных метра, а сам постарался стать так, чтобы его спутницу не толкали.
— Вот почему в троллейбусах было столько народу, — сказала Вера.
— Придется подождать. Протиснуться сквозь толпу к краю платформы может заставить только крайняя спешка или профессия карманника.
Вера опустила лицо в букетики цветов. Костя видел прямой и чистый пробор в ее русых волосах, вдыхал запах ландышей, смешанный с запахом ее духов.
Существовала некая линия французских духов — Костя не знал названия — со сладким ароматом, который у него почему-то вызывал ассоциацию с борделем. Уж больно томным и призывным был запах.
Вера пользовалась другими духами — свежими и немного остренькими. Сливаясь с ландышами, они создавали ощущение весеннего букета.
Духота. У нее на лбу мелкими точками выступил пот.
— Давайте-ка снимем вашу конструкцию пальто, — предложил Костя. — Потому что, если вы упадете в обморок, я не сумею оказать квалифицированную врачебную помощь.
— Я не падаю в обмороки, но мне в самом деле очень жарко: пончо из чистой шерсти и греет как перина.
Маневрирование на ограниченной площади — задача не из простых. Костя держал в одной руке свой портфель, сумочку Веры Николаевны и цветы, а другой помогал ей снять пончо. Вера на секунду коснулась его торса и бедра.
Ответом была здоровая реакция гимназиста в период гиперсексуальности.
— Эй, — почти ровно произнес Костя, — нечего прижиматься. Надо беречь завоеванную территорию.
Глаза могут выдать. Смотреть поверх ее головы. Отвернуться. Легкую красноту можно списать на духоту и жару в вестибюле.
— Сами не прижимайтесь, — задорно парировала Вера. — Вас тут не стояло.
Они рассмеялись.
— Константин Владимирович, уж коль вы мне сейчас так близки, просто ближе никто не находится, — улыбалась не подозревавшая о его переживаниях Вера, — позвольте обратиться к вам с нескромной просьбой?
— Попробуйте, но свой портфель с вашей ноги я могу убрать только себе на голову. — Он ответил на ее улыбку и постарался расслабиться.
— Если моя просьба по каким-либо причинам покажется вам неприемлемой, забудем о ней тут же, хорошо?
Костя кивнул и с интересом приготовился слушать.
— Я все время думаю над вашим предложением Анне Рудольфовне подлечиться в геронтологическом отделении. Если я или Сергей, мой муж, заикнемся об этом, реакция будет однозначно негативной. Но если бы вы нашли возможность приехать к нам вместе с Игорем Петровичем, завести разговор о клинике, то, может быть, Анна Рудольфовна заинтересуется…
С его лица сползла благодушная гримаса, и вместо нее появилось выражение, какое бывает у человека, выслушивающего неловкости.
— Давайте забудем об этом, — быстро сказала Вера. — Извините меня за бестактность.
Костя мысленно обозвал себя идиотом. Какое соблазнительное предложение он предполагал услышать? Как объяснить этой милой женщине, что он считает для себя неприемлемой бытовую дружбу с пациентами?
Он постарался отказать как можно вежливее и деликатнее.
К Анне пришли институтские подруги.
Ольга из крепышки-казачки, десять лет назад приехавшей из Краснодара покорять столицу, превратилась в даму яркую и пышную. Ирина, напротив, еще больше похудела: на спине под тонким платьем дистрофично торчали лопатки.
— Толстая и тонкая, как у Чехова, — подсказала Ольга Анне, целующей и разглядывающей их обеих.
— У Чехова были толстый и тонкий, — поправила Ира.
— А ты что хотела? — отмахнулась Ольга. — Ой, Нюрка, как я рада тебя видеть. Беременная. Это у тебя хроническое, как специалист говорю. Конечно, мужики. Чехов кто? Они и пишут только про себя, и думают только о себе, а бабы отдуваются.
— Все такая же, — вздохнула Ирина, — цинизм бьет из нее неукротимо.
— Чего мне лучше становиться, — защищалась Ольга, — знаешь, какая у меня работа? Между прочим, Нюрок, тружусь в Центре по охране материнства и детства — лучшей акушерско-гинекологической клинике. Мне свекруха говорит: “Оленька, может, не стоит наносить такой яркий лак на ваши короткие ногти?” Это в воскресенье! Единственная возможность маникюр навести. А я ей в ответ: “Я, Елена Борисовна, длинных ногтей отрастить не могу, потому как этими пальчиками каждый день в это самое место теткам лазаю”. Ну, я ей сказала куда.
У Ольги были две любимые темы: проблема похудания и отношения с родителями мужа. Сбросить лишний вес она могла только мечтать, потому что отказаться от жирных борщей и пельменей не желала. А враждебные отношения со свекровью распаляла сама. Приписывала тишайшей Елене Борисовне предвзятые мысли и поступки. Ольге требовался враг, в борьбе с которым кипела бы ее неугомонная натура.
Когда-то Ольга была влюблена в Юриного приятеля и однофамильца Игоря Самойлова, актера студенческого театра МАИ. Но из их короткого романа ничего не вышло. Несмотря на Ольгину хватку, цепкость и практичность, Игорь не соблазнился ни ее казачьими песнями, ни грубоватым юмором, ни окрошками и варениками, которые Ольга готовила на кухне в общежитии. Уже перед окончанием института она вышла замуж за однокурсника Алешу Носова, тихого стеснительного парня. Его Ольга держала в тылу все пять лет своих амурных баталий. Нравы, привычки, образ жизни семьи Носовых абсолютно не соответствовали Ольгиным представлениям о том, как надо жить, к чему стремиться и над чем смеяться. Она драила квартиру, стирала, гладила, выращивала и мариновала огурцы на даче, квасила капусту и презирала Носовых за корпение над скучными книжками и неумение достойно ответить грубиянке-продавщице в магазине.
— Они мне — Первый концерт Чайковского, Второй концерт, а у самих все трусы были драные, когда я пришла, — тараторила она, пока осматривали новую квартиру. — Нюра, ковер перуанский? Красиво, лохматый какой. А у нас все моль сожрала, Елена Борисовна…
Ознакомительная версия.
