Пит взглянул на свои записи.
– Он слишком маленький для своего возраста, выглядит на десять или одиннадцать лет, с деформированной грудной клеткой. У него затрудненное дыхание, но цианоза нет. Ногти розовые.
Она могла представить себе эти ногти – слишком большие и толстые от недостатка кислорода. Она вспомнила сгорбленные плечи и выступающую грудную клетку – результат борьбы Джорди за каждый вдох.
– Легкие, как у наркомана, – продолжал Олдрич. – При кашле выделяется большое количество мокроты. Хотя аппетит хороший. Он съел огромный завтрак – я полагаю, этот ребенок может запихать в себя пищу, а потом, при перкуссии, она может из него выскочить.
– Его не нужно выстукивать сразу после приема пищи, – сказала Ванесса.
– Он так и сказал. – Пит выглядел удивленным, услышав те же самые слова от нее. – Самоуверенный малый. Он говорит вам, что с ним нужно делать, и обо всем задает вопросы: какой антибиотик он принимает, не следует ли изменить дозу и так далее, и тому подобное. Думает, что знает больше, чем мы, понимаете? – Он посмотрел на практикантов, ища поддержки, и молодая женщина кивнула ему в знак согласия.
Ванесса пересекла их кружок, чтобы взять карту из рук Пита.
– Я полагаю, что он действительно знает гораздо больше вас о своем состоянии, – сказала она, усаживаясь снова. – Возможно, он знает больше вас шестерых вместе взятых. А может быть, и всех нас семерых. Он изучает цистофиброз гораздо дольше, чем вы, доктор Олдрич. – Она открыла историю болезни, но не заглянула в нее. – Он – эксперт, – сказала она. – Я предлагаю вам прислушиваться к нему.
Ей захотелось осмотреть Джорди самой. После обхода она пришла в палату, которую он разделял с другим пятнадцатилетним подростком с болезнью почек. Она встала в дверях. Джорди сидел на постели, откинувшись на подушки. Он перелистывал страницы книжки комиксов, лежащей на матрасе перед ним, и выглядел гораздо хуже, чем когда-либо. Крошечная, изможденная фигурка на огромной кровати. Одутловато-бледная кожа, как бумага. Вьющиеся волосы собраны в небольшой конский хвост на шее. Она изо всех сил старалась не показать, что огорчена его видом…
– Эй, братец, – сказала она из дверного проема. Он оторвался от книжки с картинками и улыбнулся.
– Вы должны меня как можно скорее выписать отсюда, доктор Грэй. Мой отряд скаутов собирается в двухнедельный поход в середине зимы, и я должен быть с ним.
Она улыбалась, когда шла к его постели. Он все рассчитал. Типичное обострение для типичного ребенка с типичным цистофиброзом длится обычно четырнадцать дней. Он хотел быть в наилучшей форме для своего похода. Она задвинула занавеску между его кроватью и кроватью его спящего соседа по комнате.
– Доктор Олдрич сказал, что тебе нужно прекратить ходить в школу.
– Это такой с рыжими волосами? Он меня совершенно не слушал. Я сказал ему, что меня вырвет, если он станет меня выстукивать сразу же после завтрака.
– Я уже знаю. Этого больше не случится.
– Вы можете присесть. – Джорди сдвинулся к краю постели, чтобы освободить для нее место. Она никогда бы не сделала этого без его приглашения, понимая, что сидеть на постели без разрешения больного, значит занимать то единственное пространство, которое эти дети считают своим. Вряд ли это приходило в голову кому-нибудь из студентов-медиков.
– Итак, как же со школой? – спросила она снова. Джорди издал усталый вздох.
– Хуже, чем когда-либо, – сказал он, и она поняла, что это относится к его состоянию. – Я совсем не могу лежать. Я не могу дышать лежа. Мне приходится спать сидя. И я совсем не могу подниматься по лестнице.
– Но на этот раз ты справишься быстрее? – Она подумала, хотя и не могла в этом поклясться, что у него на губах показался слабый оттенок синевы.
– Возможно, – согласился он.
Она заметила маленькую золотую подковку у него в левом ухе.
– Откуда это взялось? – Она слегка коснулась ее.
– Вам нравится? Классно, правда?
– Классно. – Она почувствовала, как к горлу подступили слезы и застлали ей глаза. Он никогда не поправится, этот мальчик. Когда-то, когда он был еще младенцем, такое могло бы произойти. Но его одноклассники выросли и повзрослели, вступив в самый расцвет своих сил, в то время как он остался маленьким, его тело слабеет день ото дня. Эта сережка была попыткой стать таким, как все.
– Ты, определенно, самый клевый парень из всех, что я знаю, Джорди.
– Джордан, – поправил он ее с гримасой.
– Прости, Джордан. – Она смутно припомнила, что, когда он был в больнице в последний раз, он сказал ей, что не хочет больше, чтобы его называли ласкательным именем. Он думал, что его считают маленьким.
– Итак, кто еще здесь за это время побывал? – В его голосе послышалась тревога, как было всегда, когда ребенок, больной ЦФ, спрашивал о других больных детях, которых он запомнил с предыдущей госпитализации.
Она перечислила несколько знакомых ему имен, сообщив, в каком состоянии они находились сейчас, прежде чем сказать ему осторожно, что Холли Маркс умерла.
– Черт возьми. – Он покачал головой и посмотрел на свою книжку комиксов. На его шее выступила красная полоса, а ноздри затрепетали. – Вот неприятность-то. Правда, очень неприятно.
Ванесса кивнула головой.
– Я знаю.
Он поднял на нее глаза, в его взгляде была смесь страха и гнева.
– Доктор Грэй?
– Да?
– Я действительно хочу пойти в этот поход.
Она улыбнулась, проведя рукой по его колену.
– Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы ты поправился, Джордан, – сказала она.
Было уже темно, когда она ушла из больницы в тот вечер, но потратила немного времени, чтобы заскочить в магазинчик при стационаре и выбрать открытку для Брайана. После пяти дней пути он должен быть уже дома. Она хотела отметить, как всегда, его благополучное возвращение. Как же она ненавидела эти поездки, зная, что ему почти все время приходится находиться в воздухе. Несмотря на рекорд безопасных коммерческих полетов и тот факт, что он был прирожденным пилотом, она не могла расслабиться до тех пор, пока не увидит его в их загородном доме, в котором они жили вместе последние два года.
Было уже больше семи, когда она въехала в гараж, где ее машина стояла рядом с металлическими трубками от футбольных ворот Брайана, вместе с его коллекцией мячей, бит и теннисных ракеток. В этом году он наконец-то бросил играть в регби – через неделю после того, как ему исполнилось сорок лет – но, насколько могла судить Ванесса, Брайан Эверетт просто направил свою страсть на другой вид спорта.
Выйдя из машины, она почувствовала аромат чего-то восточного – соевого соуса и кунжутного масла – и улыбнулась сама себе. Он готовил. Он был в хорошем настроении, счастлив вернуться домой, как и она радовалась его приезду.
