— Я же тебе говорил, чтобы ты им не отвечала, — сказал Макс.
— А я хочу отвечать, — возразила Няня. — Мне и миссис Тэллоу это очень нравится.
— Ну ладно, — смиренно согласился Макс. — Только, пожалуйста, Няня, не говори им больше ничего, ладно? И Александру тоже не говори.
— Об этом не беспокойся, — ответила Няня.
Шайрин извинялась, но делала это несколько вызывающе дерзко.
— Они обещали, что не станут ничего писать, что им нужна просто общая информация, для собственной ориентировки.
— Не важно; я ведь тебя просил с ними не разговаривать. Ну Шайрин, честное слово!
— Извини, Макс.
Макс широко улыбнулся ей:
— Ладно. Когда-нибудь сочтемся.
Он обнаружил, что произошло нечто странное: теперь, когда случилось то, чего он так долго страшился, когда сомнения в отношении его происхождения вырвались наружу и об этом стали писать, говорить, сплетничать, спорить, ему самому все это стало вдруг совершенно безразлично. Теперь, когда он мог черным по белому прочесть все это в газете, проблема его происхождения, как ни странно, начала вдруг казаться ему надуманной, невероятнейшей глупостью.
Он почти что не то чтобы радовался всему происходившему, но явно получал от этого немалое удовольствие. Постепенно расцвечивал историю с уволенной служанкой, украшал ее дополнительными подробностями и даже почти по-настоящему расстроился, когда всеобщий интерес к ней заглох.
— По-моему, — заявил он Шарлотте, — привидение изгнано.
— А по-моему, — хмыкнула она, — ты спешишь с выводами.
Фредди и Чак вернулись через три дня. Выглядели они усталыми, но заметно приободрившимися. И, кроме того, на лицах у них читалось еще что-то — неясное, но такое, что сразу же не понравилось ни Шарлотте, ни Максу.
— Такое впечатление, как будто у них против нас что-то есть, — сказала Шарлотта. — Я боюсь.
Прилетели они в середине дня; сразу отправились в «Риц», долго там обедали, потом еще некоторое время сидели в зале заседаний правления и выпивали. В шесть вечера Чак зашел в операционный зал.
— Пойдем, — позвал он Макса, — присоединяйся к нам, выпьем.
— Извини. У меня вечер занят, — бодро отказался Макс.
— Это важнее, — с обычной своей искусственной улыбкой проговорил Чак. — Думаю, ты согласишься, когда узнаешь, в чем дело.
Макс отправился вместе с ним в зал заседаний, испытывая не больше чем легкое беспокойство. Ему не верилось, что Чак и Фредди могли располагать против них чем-то действительно серьезным. Шарлотта была уже там, и вид у нее, как и у Макса, был бодрый.
Войдя, Чак повернулся так, чтобы оказаться лицом к Максу и Шарлотте.
— Садитесь, — пригласил он. — Наверное, вам доставило массу неприятностей то, о чем пишут в газетах.
— Не особенно, — отмахнулся Макс. — Все это уже умерло естественной смертью. Мне интересно, как они вообще раскопали эту историю.
— Понятия не имею, — ответил Чак. — Налить?
— Нет, — ответил Макс. — Спасибо.
Чак пожал плечами:
— Зря, может пригодиться. Шарлотта, а тебе?
— Нет, спасибо, — в свою очередь отказалась Шарлотта. — Э-э… все в порядке?
Чак посмотрел на нее невиннейшим взглядом и одарил обаятельнейшей улыбкой.
— Абсолютно в порядке. А почему должно быть иначе?
— Н-ну… нам казалось, что возникли кое-какие трудности. После краха на бирже.
— Естественно, у нас есть трудности. Они у всех сейчас есть. Но ничего такого, с чем нельзя было бы справиться. Нет никаких причин для серьезного беспокойства.
Взгляды Шарлотты и Макса встретились. Им удалось перевести нужные суммы, говорил ее взгляд. Крис Хилл с ними заодно.
— Вот и хорошо, — проговорила она. — Я очень рада.
— Так ты уверена, что не захочешь выпить? — спросил Чак.
— Абсолютно, а что? — Шарлотта была озадачена.
Чак пожал плечами:
— Ну ладно. Значит, будешь глотать, не разбавляя? Без запивки? И без валиума?
— Чак, — вмешался Макс, — что глотать? Давай ближе к делу.
— Хорошо. Это касается твоего дома, Макс. Точнее, дома твоего… твоего отца.
Макс ощутил, как его вдруг пронзило тревожное предчувствие.
Черт возьми, какое отношение ко всем их делам имеет Хартест?
— Да?
— Он ведь очень любит этот дом. Верно?
— Верно, — раздраженно ответил Макс. — Дом прекрасный, и к тому же это родовое гнездо.
— Э-э… ну да. То есть это означает, что дом принадлежит семье и все такое?
— Да, разумеется.
Чак покачал головой, его карие глаза излучали глубочайшее сожаление.
— Извини. Но это не так.
— Прости, не понял? — Макс был слишком потрясен и к тому же застигнут врасплох, чтобы отреагировать умнее.
— Я говорю, это не так. — Чак улыбнулся и уселся на ручку большого резного кресла, стоявшего на председательском месте. — Извини меня, но ты ошибаешься. Будучи там, в Нью-Йорке, я внимательно изучил дела и состояние банка. Некоторые из этих дел весьма сложны. У вашего деда есть в активах очень любопытные приобретения. Например, ранчо в Венесуэле, которое стоит сейчас многие миллиарды. Целое состояние в швейцарских франках. И кое-какая собственность в Англии.
— Какая? — выдохнул Макс. Ему вдруг стало очень нехорошо. Фредди стоял возле окна, смотрел на него и улыбался своей жуткой ледяной улыбкой.
— Хартест-хаус, — произнес Чак, — так ведь он, кажется, правильно называется? — принадлежит банку «Прэгерс». Конечно, как у вас в Англии говорят, это не ахти какие деньги. Но в данный момент нам может помочь любая мелочь. В общем, если вы не сумеете немедленно выплатить мне… дайте-ка посмотрю, какая там сумма… да, шесть миллионов фунтов стерлингов, я буду вынужден выставить дом на торги. Я забираю его в залог.
Александр сидел за столом в оружейной комнате, обхватив голову руками.
— Это все произошло много лет назад, — говорил он, — очень много лет назад. Тогда еще была жива ваша мать. Дом разъедала гниль, во всех капитальных стенах, и надо было заново перестилать крышу. Фред одолжил мне денег. Это было чисто официальное соглашение, ни на что другое я бы не согласился.
— И дедушка тоже, — мрачно добавил Макс.
— Наверное, нет. Ну, так или иначе, но в последнее время дела пошли плохо. Имение себя не совсем окупало. И я несколько… задержался с выплатой этого кредита.
— На сколько именно? — Голос у Шарлотты был непривычно резкий.
— Н-ну… я ничего не платил… примерно три последних года.
— Три года! Папа, но это же огромный срок!
— Да, я понимаю. Простите меня. Дорогая, не смотри на меня так.
