Словно прочитав его мысли, Марианна вдруг повернулась и посмотрела Биллу в глаза.
— Все в порядке, — сказала она.
— Точно?
Марианна кивнула.
Он спросил:
— Это что-то вроде проверки? Твое возвращение сюда?
— Пожалуй, — снова кивнула она.
— И как, ты прошла?
Она развернулась и села так, чтобы видеть его лицо, но тут же перевела взгляд на траву.
— Первая любовь… — медленно произнесла она.
Билл помолчал, а потом попросил ее:
— Расскажи мне о ней.
Марианна едва заметно улыбнулась.
— Мне кажется, с ней ничто не сравнится.
— Нет, — задумчиво ответил Билл, — но это не значит, что она останется лучшей. Просто первая любовь не повторяется.
— Потому что она первая.
— А у нас еще нет опыта, чтобы не нырять в омут с головой.
Она заметила печально:
— Именно это мне понравилось больше всего.
— И мне.
Она бросила на него короткий взгляд.
— Правда?
Он сорвал лютик и покрутил его между пальцев. Потом обреченно сказал:
— Я тоже этого хотел: с головой погрузиться в свои чувства.
— Серьезно?
— Я не хотел видеть, что она на самом деле за человек. Не хотел этого знать. Я видел в ней воплощение своей мечты, своей страсти.
— Надо же…
Марианна уважительно кивнула головой.
Он улыбнулся ей в ответ.
— А ты?
— Со мной было точно так же.
— Возможно, — мягко произнес Билл, — мы не были так уж неправы. Мы же не специально выбрали себе неподходящих людей, мы поступали так под влиянием сильных страстей.
Билл поглядел на Марианну, а потом подмигнул.
— Мы оба стали жертвами красоты.
Марианна пересела к нему поближе, подвинувшись на жесткой траве.
— Элинор сказала, Уиллз просил мне передать, что я в нем не ошибалась. Он действительно любил меня. И продолжает любить.
Билл вгляделся в ее лицо.
— Элиза знала, что со мной будет другим человеком. И жизнь ее сложится по-другому. Гораздо лучше.
Марианна спросила:
— А ты смог бы жить с ней?
— По крайней мере, я бы попытался.
— Я тоже. Вот только боюсь, это убило бы меня.
— О да. Жертвовать собой хорошо только поначалу.
Она протянула руку и взяла лютик из его пальцев.
— По-моему, я кое-что начинаю понимать.
— И что же?
— Что счастливая жизнь — это не только… Не знаю, как сказать.
— Счастливая жизнь, — одобрительно повторил он.
— Да. У тебя вот счастливая жизнь.
Билл серьезно посмотрел на нее и кивнул.
— Может быть.
Марианна отвела взгляд.
— Я точно знаю, — сказала она.
Он встал с земли и протянул ей руку.
— Вставай. Пора возвращаться домой.
— Билл…
— Нет, — перебил он. — Ни слова больше. Не сейчас.
Марианна поднялась и вдела лютик в дырочку для пуговицы на кармане его рубашки. А потом привстала на цыпочки и поцеловала Билла в щеку — коротко и легко.
— Я была счастлива с тобой сегодня, — сказала она.
Особняк в Мейфере, где располагались апартаменты миссис Феррарс, с точки зрения декора не менялся уже больше тридцати лет. Поднимаясь по лестнице, Эдвард словно вернулся в детство: на ступенях лежал все тот же зеленый ковер с узором из трилистников, а стены украшали знакомые выцветшие гравюры с цветами в позолоченных рамах. При виде их он вновь испытал прежнюю неловкость и почувствовал внутреннее сопротивление, ничуть не уменьшившиеся со временем. Нажав на латунную кнопку дверного звонка, Эдвард, не удержавшись, тяжело вздохнул. В детстве он только и делал, что вздыхал — по самым разным поводам. Однако в последние несколько недель познакомился со вздохами совсем другого рода: их вызывал избыток счастья, о котором, подумал он, услышав за дверью цоканье материнских каблуков по паркету, ему надо постоянно напоминать себе, пока будет длиться их разговор.
— Эдвард, — сухо поздоровалась мать, открывая дверь и подставляя ему напудренную щеку для поцелуя.
Он покорно наклонился к ней. Эдвард понимал, что она с первого взгляда оценила и осудила его одежду, которая никак не вписывалась в стандарты строгого дневного дресс-кода, в ее случае дополнявшегося еще и драгоценностями.
— Здравствуй, мама.
— Надеюсь, ты уже обедал?
— Ну, я…
— Тогда я угощу тебя кофе. Или, может, ты будешь так любезен и сваришь его для нас?
— Тебе никогда не нравится кофе, который я варю, — без обиняков ответил он.
Она еще раз окинула сына взглядом, умудрившись при этом не посмотреть ему в лицо. Впервые в жизни Эдвард обратил внимание на то, как они с Фанни похожи: через несколько лет они будут как две капли воды — обе миниатюрные, безупречно одетые и непоколебимые в своем эгоизме.
Проводив его в гостиную со столиками, заставленными китайскими шкатулками и фотографиями в серебряных рамках, миссис Феррарс, не теряя времени, сразу перешла к делу.
— В последнее время мне пришлось очень нелегко, — проинформировала она Эдварда. — Как мать семейства я сильно страдала. Меня преследовало чувство, что я, не побоюсь этого слова, лишилась обоих своих сыновей.
Эдвард откашлялся. В руке он держал крошечную чашечку из китайского фарфора, которую дала ему мать, с лужицей едва теплого кофе на дне.
— Мама, — сказал он, — я же здесь. Я пришел повидаться с тобой.
— И для чего ты решил это сделать?
Эдвард постарался вспомнить, что ему советовала Элинор.
— Я хотел, чтобы ты знала: неважно, что каждый из нас сделал — или не сделал, — я все равно остаюсь твоим сыном и не хочу отдаляться от тебя.
Миссис Феррарс обдумала его слова. Она сидела на краешке одного из своих жестких диванов, тесно прижав друг к другу ноги в лаковых туфлях и по-прежнему не глядя на него.
— Я слышала, ты не собираешься жениться на этой девушке, — наконец произнесла она.
— Не на Люси…
— Тогда к чему был весь этот шум?
— Я совершил ошибку, мама. Но мне здорово повезло не совершить еще большую.
Миссис Феррарс вздернула подбородок и неодобрительно заметила:
— Она охотилась за нашими деньгами.
Эдвард проигнорировал ее слова. Он не собирался обсуждать Люси и вообще как-то касаться темы своего брата. Вместо этого он продолжил:
— Я хочу, чтобы ты знала, мама. В скором времени я действительно женюсь.
Миссис Феррарс пронзила его взглядом.
— Надеюсь, на этот раз твой выбор будет более разумным.
— В жизни не делал ничего разумнее.
— Мортоны — прекрасные люди, — сказала миссис Феррарс. — Строительство в последнее время…
