— Но ты должна это сделать. Я не хотел рассказывать тебе, боясь все испортить. Но возле этой большой лужи крови, словно говорящей о том, что в любую минуту я могу умереть, я хочу, чтобы ты знала правду: в течение последних нескольких месяцев ты поддержала меня морально. Без твоей любви и смеха я впал бы в депрессию, понимая, что моя жизнь потихоньку угасает.
Анжелика тяжело опустилась возле него.
— То есть ты хочешь сказать, что все это время, пока мы были вместе, ты знал, что твои дни сочтены?
— Да. Мне следовало бы рассказать тебе об этом, но, преследуя корыстные цели, я просто не мог на это решиться. Сначала ты была всего лишь очередной красавицей, которая приковала к себе мое внимание. Однако ты не похожа ни на одну женщину в целом мире. — Он прислонил свою голову к ее голове. — Мне нравится, как ты веселишься, как смеешься. Мне нравится твоя неуверенность и ранимость, и несмотря на это ты очень умна. Мне нравится то, как ты ставишь перед собой задачи, как сочиняешь романы, позволяя своей душе выливаться на страницы. Я обожаю наблюдать, как твои щеки покрываются румянцем, стоит мне только сделать тебе комплимент, и я без ума от того, как ты с безудержной страстью отдаешься мне в постели. Таких, как ты, не бывает, Сейдж. Ты запала мне в душу еще до того, как я осознал, что делаю, и я понял, что не могу без тебя. Мне казалось, что я знаю о любви все, но лишь влюбившись в тебя, я понял, что не имел об этом ни малейшего понятия. Ты вселила в меня желание жить, дав мне силы для борьбы с болезнью. Однако даже твоему неукротимому духу не под силу побороть это. — Он снова поморщился, поскольку боль пронзила его тело. — Я был в Лондоне лишь для того, чтобы увидеться с целительницей, которая, как я надеялся, смогла бы меня спасти.
— Миссис Хомер.
— Женщиной, которую Скарлет ошибочно приняла за блудницу! — Он слабо засмеялся.
— О Джек.
— Я хватался за соломинку. Так сильно мне хочется жить. Я не сделал и половины того, что мне хотелось.
— Ты сделаешь все, что наметил, и даже больше.
— Нет, не сделаю. Мне не суждено дожить до того счастливого момента, когда мои дочери пойдут под венец. Я не увижу, как они станут матерями. Меня не будет рядом, чтобы поддержать их, если они вдруг оступятся, или же вытрясти душу из парней, которые вздумают с ними плохо обращаться. Я не буду кататься с тобой верхом по равнине, и устраивать пикники на перевале Сэра Лоури, и страстно любить тебя. Меня здесь просто больше не будет, и это невозможно ни понять, ни принять.
— А Анна?
— Моя милая Анна… Каждый раз, заглядывая в ее глаза, я вижу, как в них отражается близость моей кончины. Я читаю в них жалость и печаль. Однако когда я смотрю в твои глаза, то вижу в них того мужчину, которым я был всегда. Я вижу себя таким, каким ты видишь меня. Если бы я рассказал тебе правду, ты стала бы относиться ко мне так же, как Анна. А я бы этого просто не вынес.
— Так значит, это сущая правда.
— Как бы я хотел, чтобы это было не так.
Анжелика едва сдерживала слезы. Ей не хотелось, чтобы Джек видел, как она плачет.
— Не покидай меня, Джек. Я ведь только обрела тебя.
— Лучше познать радость любви и горечь потери, чем никогда не воспылать этим прекрасным чувством.
— Лучше для кого?
— Мне жаль, Сейдж.
— А ты хоть раз подумал обо мне?
— Я постоянно думал о тебе. Я хотел все тебе рассказать.
— И что же? Не смог найти подходящих слов?
— Единственные слова, которые имеют смысл, — что я люблю тебя.
— Я не уверена, Джек. Искренность — вот что важно, если уж мы доверяем друг другу. — Она ждала ответа. И когда его не последовало, она повернулась, чтобы взглянуть на Джека. Его глаза были закрыты. — Джек?
Неожиданно дом заполнили люди: фермеры, полицейские, санитары «скорой помощи» и, конечно же, Анна, мертвенно-бледная от страха. Она склонилась над мужем, когда его выносили на носилках. Анжелика сидела на диванчике в гостиной, подробно излагая шефу полиции, что здесь произошло. Теперь, когда все осталось позади, Анжелика дрожала после пережитого, и ей стало так холодно, как будто на улице стояла середина зимы, не помог даже плед, который ей набросили на плечи, чтобы прикрыть ее наготу. Ей вдруг больше всего на свете захотелось позвонить Оливье. Она так сильно тосковала по дому, что это чувство овладело всем ее существом.
Анна возвратилась в дом. Она выглядела такой маленькой и хрупкой, однако на ее лице читалось спокойствие.
— С ним все будет в порядке? — нерешительно спросила Анжелика.
— Он потерял много крови, но жить будет.
Анжелика, закусив губу, заплакала. Анна, сев рядом, обняла ее за плечи.
— Но он все равно умирает? — прошептала Анжелика на ухо Анне, крепко держась за нее.
— Да, он умирает.
— Я не знала.
— Мне жаль.
— И сколько ему осталось жить?
— Недолго. Всего несколько месяцев. Кто знает.
— Я чувствую себя такой глупой.
Отстранившись, Анна посмотрела на нее сочувствующим взглядом.
— Если ты считаешь себя глупой, потому что любишь Джека, тогда то же самое можно сказать и обо мне.
— Нет, вы прекрасный человек, Анна. Это я плохая.
— Моя милая Анжелика, лишь благодаря тебе он стал таким счастливым. И в этом нет ничего плохого, по крайней мере, с моей точки зрения.
— Вы хотите сказать, что не чувствуете себя несчастной, зная о моей любви к Джеку?
— А почему должно быть наоборот? Любовь многогранна, а потенциал человеческого сердца просто не имеет границ. Будь это как-то иначе, в твоей душе вряд ли нашлось бы место для того, чтобы любить обоих детей, а также моего мужа и Оливье. Но ты же любишь их всех. Я не ревную Джека из-за того, что он любит тебя. Даже если бы он не был болен, я бы не удерживала его. Мы не можем быть собственностью друг друга, Анжелика. Мы лишь выбираем, с кем нам быть, пока живем на этой земле. Я не владею сердцем Джека. Я просто не имею на это права. А с тех пор, как мы узнали, что он умирает, Джек получил мое благословение прожить последние месяцы, недели, дни, часы так, как он захочет.
— Вы действительно необыкновенная женщина, Анна.
— Я не считаю себя особенной, но прекрасно знаю, что моя любовь к Джеку сделала меня лучше. Приятно знать, что я люблю его достаточно для того, чтобы получать удовольствие от его счастья.
— Оливье совершенно не такой великодушный, как вы. Если бы он узнал о… ну, он был бы взбешен.
— Величайшая мера для добра и зла не является книгой закона. Они разнятся в зависимости от культур. Что является плохим в одной стране, считается хорошим в другой. Нет, главный критерий — это причиняешь ли ты боль другому человеку. Неверность не является грехом в моем браке, но является таковой в твоем, потому что Оливье был бы задет за живое. А следовательно, это неправильно.
