мои подруги, которым я рассказала о расставании с Воробышком, не спешат расспрашивать о подробностях нашей ссоры.
Нет, Данил не позвонил. И не ответил на мое сообщение ему: «Прости». Все закончилось, по-настоящему для нас так и не начавшись. Не стоило и начинать мечтать, чтобы потом не болеть душой. Даже в сказке Сказочницы есть свой конец, и не всегда счастливый. Просто ослепила на миг надежда, что все возможно, что у нас получится… Не получилось.
Прав папа. Разве я сама не видела комнату Данила со всеми его наградами и победными кубками? Разве он сам не рассказал, к чему стремится и чего хочет?
Не нужна ему любовь. Да он и сам этого не скрывал.
Но тогда что между нами было? Почему так сильно тянуло друг к другу, что казалось невозможным расстаться? Я ведь не могла ошибиться.
А теперь все в прошлом – у Воробышка своя жизнь, а у меня своя, без возможности выздороветь и что-либо забыть. Я словно знала, не стала ему ничего обещать на прогулке в парке.
Трудно это. Проще жить, как получается.
Зато у Юльки Карась в личной жизни наметились изменения к лучшему. После неудачного свидания с Климом, она решилась сходить на свидание с Богданом и, похоже, поговорка «клин клином вышибается» неожиданно сработала. Во всяком случае, парень нашей Рыбке понравился, никакого секса и даже поцелуев у них не случилось, но по коридорам университета Карась теперь плавала задумчивая и загадочная, время от времени заглядываю в мессенджер телефона и улыбаясь. Так что из нашей троицы одна Ясмина держала ухо востро и замечала то, что происходит вокруг.
Она-то первая и забила тревогу.
– Девочки, а вы заметили, что наши бабуины – Стрельбицкий с Ильченко Костерковой проходу не дают. Я думала, мне показалось, но нет. Сначала Ильченко возле нее крутился, а теперь Авдотий распинается. Третий день наблюдаю, как он вокруг Брони круги нарезает. Во вторник к ней в кафе подсел – с чего бы вдруг? А вчера видела их вместе на остановке. Теперь вон в коридоре ее к окну прижал.
– И что? А может, он влюбился? – задумчиво пожимает плечами Юлька. – Если Броня рыжая, так что же, и понравится никому не может?
Но Яся на слова подруги только фыркает:
– Карась, очнись! Это же Стрельбицкий! Авдотий способен влюбится только в свое отражение и ни в кого больше! Откуда там взяться чувствам?
– Так, может, это он Костерковой нравится, а не наоборот. Мы ведь так и не узнали, кто тот бессердечный парень, который ее обманул и посмеялся. А вдруг это Авдотий, и она его простила?
– Нет, девочки, я не верю, что она настолько глупышка, – замечаю я. – Сначала они насмехались над ней, до больницы довели, а теперь вдруг симпатия возникла?
– И что? С ее самооценкой все возможно, – возражает Юлька, и Яся озадаченно поддакивает:
– Вот именно. Жаль, что из нее признание не выпытать. Лично я против Брони ничего не имею, но сегодня же намерена поговорить с Владом, – хмуро продолжает подруга, закусывая губу и поглядывая в сторону парочки, что уединилась в тупике коридора. – Посмотрите, она на него глаза поднять боится и мне это не нравится!
Мне это тоже не нравится, именно поэтому я подсаживаюсь к Костерковой на лекции по информатике и стараюсь от нее не отходить до конца дня. Девушка она тихая и стеснительная, ярко-рыжая, чуть полненькая, вся в коричневых пятнах веснушек, очень милая, но скрытная. Из тех людей, кто лучше всего чувствует себя тогда, когда его не замечают (вот только попробуй не заметь такое яркое пятнышко!). И что ее связывает с мажором Стрельбицким – понять сложно.
Мне не хочется говорить с бывшим парнем, совсем. Но когда я вижу, как он намеренно задевает Броню на лестнице – трогает прядь волос девушки, вогнав ее в краску и забыв согнать с лица самоуверенную ухмылочку, показывающую его настоящее к ней отношение, я пересиливаю себя и догоняю парня в холле, уже на выходе из университета.
– Автодий, подожди! – окликаю. – Можно тебя на минутку?
Он идет не один, а со своим другом, здоровяком Ильченко – пренеприятнейшим типом из компании Влада Камалова, и парни, переглянувшись, останавливаются.
– Воронова? – удивляется Стрельбицкий, оборачиваясь и поправляя на плече рюкзак. – Ты это мне?
Я подхожу и замедляюсь. Останавливаюсь перед ним в двух шагах. Ближе подходить не хочется. Это словно возвращение к прошлому, которого я совсем не хочу.
– Да, тебе, – отвечаю. – Я хочу поговорить, Авдотий. Наедине.
– Неужели о нас с тобой, Воронова?
– Нет, – говорю поспешно, закрывая личную тему и намеренно не замечая его ухмылки. – О другом.
– А что случилось, Маргоша? Тебя бросил твой спортсмен? – тут же хмыкает здоровяк, и не думая отходить. – Не долго музычка играла, решила наладить старые контакты?
Я закусываю губы, повторяя про себя, что на дураков не стоит обращать внимания, да и не может он знать наверняка о нас с Данилом. Но все равно смешок больно бьет в душу.
– Не твое дело, Ильченко.
– Зачем тогда подошла? – это спрашивает Стрельбицкий, лениво откинув со лба длинную челку, и я отвечаю – в кошки-мышки с ними играть бесполезно:
– Хочу предупредить насчет Костерковой… Отстань от нее, Авдотий. Пожалуйста, найди себе другую игрушку, она и так от вас пострадала.
– От нас? – удивляется парень. – Сомневаюсь, Воронова. И с чего ты взяла, что она «моя» игрушка? А, например, не Геры, – он кивает подбородком на друга. – Или… Влада?
– Не имеет значения «чья». Я не слепая и вижу, что вы вновь ее допекаете. Она вообще не игрушка, пойми. Просто оставьте Броню в покое! Иначе…
Я собираюсь сказать, что попрошу вмешаться в ситуация куратора. Или даже обращусь в деканат – на факультете еще не стихли слухи о нашем протесте и, если надо, я сознаюсь, что принимала в нем участие и назову причину. Но Ильченко меня опережает.
– Иначе, что, Маргоша? Позовешь своего спортсмена? Ха, сомневаюсь, что он о тебе помнит. Мы его видели вчера в «Альтаресе», зависал там в компании друзей и красивых девочек. И точно не
