не по годам мудрая. Ведь подчиняясь, она в буквальном смысле мною повелевает.
Глава 65
Дима
– Дим?
Встревоженный голосок Алены прокладывает путь сквозь мое сонное сознание.
– Мм-м? Что такое, милая?
На автомате тянусь к выключателю. За окном еще темно. Не могу понять то ли ночь, то ли утро ранее. Рассеянный свет мягко подсвечивает спальню и я, привстав на локте, в полумраке вглядываюсь в личико жены.
– Мне кажется, началось…
Вскакиваю на постели, как ужаленный. Настенные часы ровно пять утра показывают.
– Что? – провожу пятерней по затылку, пытаясь разобраться почему такая нестыковка произошла. — У тебя же на десятое декабря дата стоит?
Алена сопит недовольно, прежде чем ответить:
– Дим, ну это же не твоя бухгалтерия! – тяжело поднимаясь с постели, опускает ноги в тонких белых носочках на ковер. – Это малыш и он сам знает, когда ему время появиться на свет, - Алена с намеком приподнимает изящную светлую бровь: – И это время сейчас.
Поднимаюсь с кровати, завязки на пижамных штанах развязываю. Где эти чертовы джинсы?
– Ну, в смысле… — провожу пальцами по подбородку, смотрю напряженно из-под бровей на жену. — Это не опасно?
Алена, снисходительно улыбнувшись, подходит к стулу и, сняв со спинки мои штаны, приблизившись, обхватывает теплыми нежными руками за торс.
Голубые озера глаз смотрят снизу вверх так спокойно, что моя недавняя паника почти на «нет» сходит.
– Конечно, нет, дорогой! – успокаивает. — Все так, как оно и задумано природой, – едва касается изящными пальчиками моей грубой покрытой щетиной скулы. — Достань сумку из шкафа, а я пока позвоню Наталье Сергеевне.
Как был, в пижаме, тороплюсь в коридор, только одного не могу понять - какую сумку? Синюю дорожную?
– Да, мы в течении получаса будем в больнице. Хорошо, Наталья Сергеевна, обязательно! - доносится голос Алены из спальни, когда я возвращаюсь со своей ношей. Сбросив вызов, любимая, прикусив губу, растирает медленными движениями поясницу, но, когда замечает меня с сумкой в дверном проеме, глаза, подернутые поволокой боли, озадаченно распахиваются шире.
– Ты зачем дорожную сумку достал?
Улыбается, глядя на меня, а я, как дурак, стою - не догоняю, что не так.
– А-ааа! Мысленно хлопнув себя по лбу, тороплюсь в гардеробную, где своего часа уже несколько месяцев дожидается прозрачная сумка для роддома. Через специальное окошко можно без труда разглядеть содержимое: памперсы, салфетки, лосьон и множество всего, что, как утверждает Алена, просто необходимо для младенца.
Через пару минут мнусь у выхода из квартиры, стараясь собрать в кучу хаотичный поток мыслей. Хожу по квартире, как завхоз, беспокойно оглядывая новое хозяйство и сверяясь со списком, ничего ли не забыл. Егорка, будто чувствуя мое настроение, под ногами вертится. Шикнув на зверька, потираю лоб, пытаясь сосредоточиться.
– Ключи, документы… черт! – останавливаюсь возле вешалки, оглядываюсь по сторонам. Напряжение мышцы на скулах сводит. — Вроде бы ничего не забыл.
Сажусь на корточки и привычным движением ставлю изящную ножку жены себе на колено, чтобы застегнуть замок на зимнем сапожке. Накидываю шубку на плечи любимой, заботливо застегнув на все пуговицы, поправляю широкий воротник. Затем стремительно накидываю на себя куртку и пропускаю к выходу первой жену. Прежде чем выйти в общий коридор, Алена замечает и ее голос дрожит от смеха.
– Дорогой, ты только сам обуться не забудь.
С удивлением опускаю взгляд вниз. Чертыхаюсь, глядя на свои ноги в носках. Путь до родильного дома занимает не так уж и много времени. Светофоры зелёным путь освещают. В роддоме встречает раздражающий запах медикаментов. Минут сорок у нас уходит на заполнение всяких документов и только потом нас отправляют в родовую палату. Нервничаю так, как в своей жизни не нервничал.
Женские крики из соседней комнаты еще больше жути нагоняют.
Да здесь похлеще чем в военном госпитале, где мне ни раз приходилось царапины зализывать!
Беру прохладные пальчики Алены, вглядываюсь встревоженно в осунувшееся от беспокойства личико. Ей, тем более, страшно и плохо. Первые роды. Алена и сама не знает, что делать и чего ждать.
– Все будет хорошо, милая, – любовно приглаживаю влажные прядки волос у виска жены. – Все рожают, и ты справишься.
Может, я что-то и не то говорю, но мне кажется, от моих слов Алене как будто легче становится, но, похоже, ровно до того момента, как за стеной отчетливо раздаются пронзительные женские вопли:
– Сережа! Гад, сволочь! — надрывается в другом родильном зале женщина. — В следующий раз сам рожать будешь! Только подойди ко мне, я тебе бубенцы…
Щечки Алены вспыхивают румянцем.
Мне почти слышно, как ее дыхание от тревоги быстрее становится. Про себя ругаюсь. Неужели нельзя звуконепроницаемые стены сделать?
– Дим?
– Да, любимая? – контролирую голос, чтобы Алена даже намека не почувствовала на мое состояние. Наклоняюсь, вглядываясь в слегка растерянные, такие ясные лучистые глаза.
– Я не буду тебя так ругать, – обещает моя нежная девочка, середину моей ладони указательным пальцем очерчивая. – Даже если очень больно будет.
Тяжело сглатываю.
Эти бесхитростные слова, полные обещания, бесконечно сильно за душу трогают. А дальше все по накатанной идет. В роддоме у меня будто определенный набор функций прописан. В нужный момент я - эспандер, а в свободное от этого время – мальчик на побегушках: приношу воду, зарядку для телефона, разговариваю с врачом, которая, к моему раздражению, то и дело выходит куда-то по своим делам. Так и хочется рявкнуть, чтобы она сидела возле Алены и облегчила наконец-то мучения моей любимой. С трудом сдерживаю тревогу и переживания за Алену.
Несмотря на разговоры с животиком и ожидание малыша, все мои мысли сосредоточены исключительно только на ней. Жена здесь – она смысл моей жизни, а малыш что-то не совсем реальное. Любовь к малышу формируется через женщину и на момент родов до конца ещё не оформлена. А вот любимая женщина, которая страдает во время родов — это настоящая душевная боль. Сжимаю каждый раз сильнее зубы, стирая их практически в порошок, когда очередной жалобный стон с губ любимой срывается. Чувствую себя непривычно
