— А что это ты сегодня такой осторожный, а, Шевардин? — с подозрением в голосе спросила она однажды. — Неделю назад вроде в самый приятный момент из меня не выдергивался!
Она без стеснения называла вещи своими именами. Ну да и он не институт благородных девиц заканчивал: дворовая школа даром не прошла.
— С резинками ты не хочешь потому что, — спокойно объяснил он. — А раз с резинками не хочешь, приходится по-другому беречься.
— Ой, не могу! — засмеялась Лида; глаза ее сверкнули так, словно осветились изнутри каким-то таинственным счастьем. В ее внешности вообще было много загадок. Вернее, ее внешность как-то… не соотносилась с нею самой, так, наверное. — А я, по-твоему, совсем дура, что ли? Ляльку тороплюсь завести? Да тебе же еще учиться и учиться, пока на свои ноги встанешь, кто ж от тебя рожать-то надумается?
Иван чуть не ляпнул, что для нее ничего не изменится и когда он «встанет на свои ноги», да вовремя прикусил язык. Зачем было обижать Лиду? Она не сделала ему ничего плохого — наоборот, с ней было связано так много приятных моментов и она была так необременительна, что грех было жаловаться.
И все-таки и она ошиблась, и он ошибся.
Они встречались год — не слишком часто, но со взаимным Удовольствием. Им ничего не мешало — а что им могло мешать? Иванова квартира всегда была в их распоряжении, а Лидина мама не донимала дочку требованием непременно ночевать дома. В общем, ничто в их отношениях не предвещало каких бы то ни было осложнений.
Поэтому, когда однажды во время свидания Иван заметил, что Лида как-то мрачна и скованна, ему и в голову не пришло то, что было тому причиной. Впрочем, причину она назвала сразу же, как только он поинтересовался, не случилось ли у нее каких-нибудь неприятностей на работе.
— А у тебя одна работа на уме! — раздраженно воскликнула Лида. — Как будто и жизни другой нету, как с твоим космосом!
— Получается так, — усмехнулся он. — Ну и что?
— Да тебе-то, конечно, ничего больше и не надо. Она села на постели и сердито отвернулась.
— Почему же ничего? — Иван притянул ее к себе и поцеловал в родинку под лопаткой.
— Ну да, в кровати поваляться — это ты молодец! — с неожиданной злостью сказала Лида. — А я теперь расхлебывай.
— Что — расхлебывай? — не понял он.
—Ты что, маленький? — Лидины глаза сделались совсем светлыми, так она была сердита. — Залетела я, вот что! Счита-ает он! — передразнила она. — А то, что женщина, если здоровая, хоть и во время месячных может залететь, это тебе невдомек!
— И что ты собираешься делать? — помолчав, спросил он. Новость, что и говорить, была не из приятных!
— Вот сам и думай, что делать, — отрезала Лида. — Твой ребенок, ты и думай.
Это прозвучало так странно, так… пронзительно — «твой ребенок» — что Иван не нашелся с ответом. Если бы она произнесла какое-нибудь другое слово — «врач», «аборт», «деньги», да мало ли! — может, все сложилось бы иначе… Но она сказала то, что сказала. И что он мог ответить?
— Придется тебе за меня замуж идти, Лида, — тусклым голосом сказал он. — Что теперь остается?
Иван ожидал чего угодно: слез, возражений, каких-нибудь неоспоримых доводов, на которые она была мастерица — вроде того, что он еще только второй курс заканчивает, да и времена сейчас непонятные, вон, даже в ЦУПе зарплату задерживают, что вообще с космосом будет, никто не знает; она часто говорила ему что-то подобное и, в общем, была права… Но он совсем не ожидал того, что произошло на самом деле.
В ответ на его предложение, высказанное далеко не радостным тоном, Лида обернулась к нему так стремительно, что простыня, в которую она закуталась, соскользнула на пол, обнажив все ее прекрасное тело, и вдруг обхватила его руками за шею, прижалась к нему и, задыхаясь, прошептала:
— Ты правду говоришь, Ваня?
Она так дрожала, так сжимала руки вокруг его шеи, как будто ожидала, что он сейчас оттолкнет ее, расхохочется и скажет, что пошутил, что это не его дело и пусть она сама разбирается со своим ребенком. Ему стало невыносимо стыдно. Значит, было в нем что-то, что позволяло ей предполагать такую его реакцию?
— Конечно, правду, — шепнул он в светлый висок, на котором испуганно билась голубая жилка. — Не великий я подарок в мужья, но уж какой есть.
— Ой, Ванюшик! — воскликнула она и прижалась к его шее горячим лбом — так сильно прижалась, что он чуть не задохнулся. — Да как же мне с тобой сладко, если б ты знал! Не поверишь, иной раз прямо на работе представлю, как ты меня целуешь, аж в глазах темнеет! — И, отстранившись, со смешной серьезностью пообещала: — Я тебе буду хорошая жена, вот увидишь. Я же все-все умею, хозяйка замечательная. И в постели ничего, — добавила она, весело сверкнув глазами. И совсем другим, деловым тоном сказала: — Только надо со свадьбой поторопиться. Все, конечно, люди современные, без предрассудков, но все-таки неприятно с пузом до носа в загс идти.
— А свадьба зачем? — вздохнул он. — Может, без нее обойдемся?
— Ты что! — воскликнула Лида. — Да у отца покойного сколько друзей было, и ведь не последние все люди. Они же обидятся, если Андрей Палыча дочка втихомолку замуж выйдет! А соседи? Нет, Ванюшик, без свадьбы нельзя. И приличную надо сделать, чтоб разговоров не было потом. У нас с мамой кое-что отложено, ну, и отсюда можно что-нибудь продать. — Она обвела взглядом комнату. — Комод этот, например. Он же, смотри, из красного дерева, дорогой, наверное. А постельное белье можно и в шкафу держать.
Ивану было все равно, где держать постельное белье. И без комода он прекрасно обошелся бы. Впрочем, как и без свадьбы. Но спорить с Лидой он не стал.
Свадьбу сыграли через месяц в Звездном городке. У Лидиной матери нашлись знакомые в загсе, и молодых расписали вне очереди. Друзей Лидиного отца действительно собралось много. Все вспоминали Андрей Палыча, говорили, как бы он радовался, что дочка выходит замуж не на сторону, желали жениху успешной работы на космос, а невесте уютного дома и детей побольше. В общем, все было так человечно и искренне, что смутная тоска, которая лежала у Ивана на сердце, сама собой развеялась.
И только поздним вечером, когда, оставив гостей догуливать, молодые уехали на такси в Москву, он осознал, что произошло.
Он вдруг понял: вот эта красивая, цветущая, любящая, во всех отношениях безупречная женщина, которая входит с ним в его дом, — это его жена, и она будет с ним в его доме всегда, каждый день, каждый вечер, каждую ночь… И когда он это понял, ему стало страшно.
Иван даже сам не поверил, что чувство, которое зашевелилось в его груди, это именно страх, потому что вообще-то он был бесстрашен. Вернее, он был бесстрашен перед лицом любых опасностей, которые были связаны с явлениями действительности. Но тот страх, который пришел к нему сейчас, не был связан ни с чем реальным.
