блуждает взглядом по моему лицу, как будто запечатлевает его в памяти.
Его голос становится хриплым, словно ему физически больно говорить, и он тихо признается.
— Я люблю тебя, Алекс.
Кажется, что его глаза слегка блестят, но, возможно, это просто из-за освещения.
— Жалею, что не сказал тебе правду, но не могу жалеть о том, что все это привело тебя ко мне. Я не жалею, что люблю тебя. И никогда не пожалею.
Его признание ошеломляет меня, лишая дара речи. Но, похоже, Лиам не ждет ничего взамен, потому что он прочищает горло и смотрит в коридор.
— Заставь его заплатить за жизни, которые он забрал, Алекс. Добейся своего.
Затем Лиам исчезает из виду, шаги постепенно затихают в коридоре, прежде чем захлопывается дверь.
«Я расстроен не тем, что ты мне солгал, а тем, что с этого момента я не могу тебе верить».
— Фридрих Ницше
АЛЕКСАНДРА
— Прошел месяц, Святой.
Он улыбается, прежде чем отправить в рот кусок яичницы. Проглотив и запив его кофе, Святой откидывается на спинку стула.
— Я прекрасно знаю, сколько времени прошло.
Приподняв брови, он понижает голос до шепота, словно сообщает скандальный секрет.
— Я никогда раньше не проводил столько времени с женщиной, которая не была моей женой.
На мгновение он задумывается, и я беспокоюсь, что упоминание о ней может причинить ему страдания, но затем на его губах появляется нахальная ухмылка.
— Жаль, что ты женщина моего приятеля.
Я хмурюсь из-за его упоминания Лиама.
— Я не чья-то женщина.
Я взяла с него обещание не упоминать имя Лиама. Это может показаться мелочным, но я пытаюсь забыть этого придурка. Достаточно того, что надо мной нависает его друг, что само по себе является постоянным напоминанием.
Святой несколько раз перемещал нас не только потому, что за наши с Лиамом головы все еще назначена награда, но и чтобы быть уверенным, что Роман нас не найдет.
Я понятия не имею, где Лиам. Часть меня надеется, что его гложет чувство вины за то, что он предал меня, но другая часть меня содрогается при мысли о том, что Роман — или кто-то еще, если уж на то пошло, — может убить его.
— Знаешь, я хотел кое о чем тебя спросить.
Я напрягаюсь, настороженно глядя на него, но продолжаю молчать.
— Он сказал мне, что ты задала ему вопрос, и это вызвало мое любопытство.
Святой замолкает, внимательно изучая меня.
— Ты спросила его о конкретной дате убийства его семьи. Почему?
— Потому что я хотела получить подтверждение тому, что и так знала.
Он склоняет голову набок, его ответ звучит медленно.
— И ты его получила?
Я киваю.
— Получила.
— Десятого марта, два года назад.
Я встречаю его слова молчанием.
— Мой отец был убит за несколько месяцев до этого. В декабре.
Святой откидывается на спинку стула с задумчивым выражением лица.
— И ты не сказала ему об этом?
Стаскиваю резинку для волос, наматываю ее на запястье и собираю волосы в новый хвост. Я не притворяюсь, что он не замечает этого и не видит, что происходит на самом деле.
Я пытаюсь выиграть время.
— Нет. Это все равно не имеет значения.
Его брови опускаются.
— Почему ты так думаешь?
Я теряю остатки терпения, которые у меня были, когда говорю о человеке, который нанес мне такие смертельные удары по сердцу.
— Это, черт возьми, не имеет значения, потому что он солгал мне!
Я недоверчиво качаю головой.
— Как ты этого не понимаешь? Это был его план с самого начала! — Мой голос срывается, я чувствую себя побежденной, а глаза наполняются непрошеными слезами. — Он трахал меня с намерением убить.
Святой никак не реагирует на мою вспышку, только сочувствие проступает на его лице. Он, как обычно, спокоен и говорит:
— Я понимаю, но также думаю, что ты ошибаешься. Это очень важно.
Он позволяет своим словам дойти до меня, прежде чем его голос становится мягче.
— Для него это важно.
Поднявшись со своего места, Святой берет свою тарелку и чашку с кофе и поднимает бровь.
— Особенно, если бы он услышал это непосредственно от тебя.
АЛЕКСАНДРА
ДВЕ НЕДЕЛИ СПУСТЯ
— В последние несколько недель ты все больше нагружаешь себя. Думаешь, это означает, что ты готова к следующему шагу?
Святой смотрит на меня поверх своего послетренировочного смузи. Он только что закончил раннюю утреннюю тренировку, и пот все еще выступает на его обнаженной груди.
На него тяжело смотреть. Не потому, что Святой меня привлекает, хотя он и вправду красавчик. А потому, что это возвращает меня в те времена, когда я жила с Лиамом, и он возвращался со своих утренних пробежек по пляжу.
— Зависит от того, каким будет следующий шаг.
Он шевелит бровями.
— Конечно, это нанести ущерб Медведеву и его команде.
Опустив взгляд, я смотрю на свой тост и провожу пальцем по краю тарелки. Место, куда стрелял Медведев, уже почти зажило, но это не компенсирует зияющую рану в сердце. Я не получила настоящую пулю в грудь, но Лиам мог бы с таким же успехом сделать это, учитывая, насколько это больно.
Боль в моем сердце не собирается утихать, и я задаюсь вопросом, пройдет ли она когда-нибудь. Неужели мне суждено терпеть эту душевную боль до конца своих дней.
Не поднимая глаз, я делаю глубокий вдох, и смятение окрашивает мои слова.
— Зачем ему отдавать его мне?
Святой закидывает ногу на ножку стула напротив меня и опускается на сиденье. Потом ставит свой смузи на стол.
— Он дает тебе возможность покончить с этим, Алекс.
Затем, устремив на меня многозначительный взгляд, добавляет:
— После того, как много лет назад поклялся отомстить за убийства своей семьи.
Выражение лица Святого смягчается, когда он кладет руки на стол.
— Я собираюсь поделиться с тобой кое-чем о любви. И ты можешь насмехаться над этим сколько угодно. Отмахнуться от этого. Но я был там, и говорю правду.
Он переводит взгляд на свои руки, где нежно обводит простую татуировку на безымянном пальце левой руки. В его голосе сквозит грусть.
— Он был рядом со мной, когда я потерял все, что когда-либо имело значение. А я, в свою очередь, был рядом с ним. Был рядом, когда он получил предполагаемую
