Этим утром я не сразу поняла, что случилось. И только потом, поднявшись, добравшись до ванной и взглянув в зеркало, осознала – битва закончена. Страх перед одиночеством и страх перед будущим сдали позиции и отступили в далекие темные углы моего подсознания.
Да, я предполагала, что они вернутся еще ни раз, когда я выползу на берег после очередного жизненного шторма. Он будет толкать меня снова и снова в теплый замшелый угол, где можно спрятаться от всего мира.
Но сейчас я уже не боялась. Мне не было страшно оставаться одной. Я словно разорвала все опутывающие меня мо́роки и шагнула на свободу.
За последний месяц я поменяла в своей жизни больше, чем за предыдущие несколько лет. Это была настоящая генеральная уборка – такая, когда пыль стоит столбом, куча вещей выносится на свалку, открываются настежь окна, и в дом врывается тот самый свежий воздух, о существовании которого мы почти забыли.
Мой день начинался с того, что я просыпалась и думала – что стало лишним в моей жизни? Какие вещи давно потеряли смысл и ценность, как кусок засохшего батона в холодильнике, который никто уже не будет есть, но который страшно выбросить? Нас же так долго и тщательно приучали в школе беречь каждый кусочек хлеба, сметать крошки со скатерти в ладонь, делать бесконечные невкусные шарлотки из черствых булок. И этот злополучный кусок батона лежит, прибереженный на непременный черный день, когда мне придется горько сожалеть о каждом выброшенном сухарике.
Я впервые поняла, что со своей собственной жизнью поступаю точно так же, как с холодильником, забитым ненужными, тухнущими продуктами. Или со шкафом, наполненным старыми вещами, не ношенными много лет. Я забиваю ее черствыми невкусными кусками хлеба, старыми свитерами, которые мне не идут, ароматическими маслами с вышедшим сроком годности, пустыми флаконами из-под духов… В ней накопилось столько хлама, что не хватает места не для чего нового. Здесь даже кислорода уже недостаточно для свободного и легкого дыхания. А я дорожу каждой деталью этого хлама, потому что боюсь грядущего Черного Дня, как обещанного Апокалипсиса.
Бессмысленное собирательство – худший из грехов, доступных Ангелам.
Я осознавала это настолько же ясно, насколько видела свою жизнь в виде замусоренной душной комнаты, где не добраться до форточки.
А на куче этого хлама, как паразиты, множились мои страхи.
Страх одиночества, страх будущего, страх потерь… Они выползали из-под накопленного мной скарба и корчили рожи. Как же ты, глупый Ангел, будешь существовать без всего этого? Разве хрупкая надежда на Настоящее Счастье стоит такого риска?
Я согласно кивала головой, потому что будущее было почти неуловимым, а настоящее – било под дых. Но однажды, открыв глаза, я поняла, что страх перед тем самым будущим, в котором может быть сожаление, убивает мое настоящее.
В тот день меня разбудил вопрос. Не Тима, который безмятежно дремал рядом. Вопрос прозвучал в моей голове, как отголосок сна, где я бродила по какому-то сырому лесу и терла глаза в попытках проснуться.
Этот вопрос могла бы задать Стерва или Пофигистка – так четко и почти цинично он прозвучал.
– Что ты делаешь для того, чтобы быть счастливой?
Я лежала с открытыми глазами, чувствуя теплое присутствие Тима, а в голове жужжало одно-единственное слово – «ничего».
Я очень многое сделала за последние месяцы, чтобы окончательно почувствовать себя несчастной. Можно сказать – приложила к этому массу усилий, усугубив ситуацию до той степени, когда мой организм сам сказал «Стоп!» и просигналил красной лампой боли.
Я тихонько выбралась из постели, забралась в ванную и набрала по мобильному Асю. Она, как и полагается настоящей йогине и мастеру тай-цзы, уже давно была на ногах.
– Я – двоечница!
– Что такое? – Она рассмеялась в трубку. – Ты опять решила подкормить своего Критика? Думаешь, он порядком исхудал?
– Нет, я, правда, двоечница! Я тут поняла, что весь этот год старательно делала себя несчастной. С завидным упорством!
– Это верно. – Ася не спорила. – Но ты все делала правильно.
– Ничего себе – правильно! Загнала себя в такую яму! – Я посмотрела в зеркало на бледную физиономию с болотным румянцем.
– Ты – глупая девочка! А еще Ангелом зовешься! – Ася говорила насмешливо и ласково одновременно. – Неужели тебе до сих пор непонятно, что главный шаг в решении любой проблемы – это ее увидеть? Если бы ты не стала окончательно несчастной и не начала задыхаться в своей собственной жизни – ты бы так и не осознала, что тебе давно пора расчищать свое пространство.
– Угу, – пробормотала я, вникая в сказанное.
– А теперь пора приниматься за уборку! – бодро провозгласила Ася.
Разумеется, объявить уборку было легче, чем ее начать.
Мне приходилось подвергать ревизии все составляющие моей нынешней жизни, пристально оценивая их на предмет нужности для моего – и только моего! – счастья. Составляющие сопротивлялись.
Отношения с Тимом были уже явно за гранью того, что делало меня счастливой.
Я стала торопить его с поисками квартиры, стремясь поскорее остаться наедине с собой.
И поскольку Тим уже не был частью моей жизни, я впервые позволила себе все делать исключительно так, как требовалось моей оголодавшей душе. Как героиня «Сбежавшей невесты» я пробовала жизнь заново, определяя на вкус – что мне подходит, а с чем пора расставаться.
Я перестала соблюдать какой-либо режим питания, заходя на кухню только тогда, когда мне на самом деле хотелось есть. Если в холодильнике в этот момент не было ничего, вызывающего аппетит, я выпивала стакан воды и уходила.
Я перебрала весь свой гардероб и раздала или выбросила примерно треть вещей – все, надев которые, я не испытывала радости, или хотя бы удовлетворения при взгляде на себя в зеркало. Ушло бесполезно лежавшее желтое пончо, розовый свитер, превращавший мою фигуру в бесформенный клубок, порядочная часть застиранного белья, тщательно заштопанные колготки, странная бархатная юбка, пара нелепых футболок, серое скучное (но такое качественное!) пальто и т. п.
Кроме того, я навела уборку в архивах и выбросила часть безнадежно хранимых тетрадей, в которых мертвым грузом лежали чужие мысли, засушенные как тараканы. Лекции, записи с тренингов, которые когда-то казались такими важными, стопки журналов с моими статьями, кучи рекламных проспектов, лежащих на всякий случай, театральные программки, путеводители по каким-то музеям, в которых я была много лет назад, красивые глянцевые билеты из этих же музеев. Я выгребала и выбрасывала все это с чувством недоумения и облегчения: словно, чем меньше вещей меня окружало – тем легче дышалось. Так оно и было на самом деле. Все эти бумаги, тряпки, сувениры, которым я когда-то придавала столько значения, в итоге оказались мишурой, которая давно поблекла и не давала даже намека на праздничную радость. По настоящему дорогих для меня вещей, при взгляде на которые сердце начинало радостно плясать, оказалось на удивление немного.
