Нужно завтра же купить ему витамины и следить, чтобы пил.
В коне концов, он — мой будущий муж.
А во вторник — последняя примерка моего Платья Номер один.
Два других уже висят в шкафу.
— Устал, — говорит Миллер. — Заехать за тобой?
— Я взрослая девочка, Марк Игоревич, и в состоянии вызвать такси.
— Точно? Пришлешь мне номер машины и будь на связи всю дорогу. Поняла?
— Так точно, злючище Бармаглотище.
Он хрипло смеется.
И у меня непроизвольно тянет внизу живота, и в голове появляются мысли о том, что секс с ним действует на меня как самая сумасшедшая наркота. Та, от которой становишься зависимым с первой дозы и до конца жизни.
Как можно: любить одного мужика, но кайфовать от секса с другим?
— Завтра едем за кольцами, Зай. Не забыла?
— Не могу дождаться. — Снова вру.
— А на сдачу купим тебе машину.
— Ты — сдурел?
— Нет, просто не хочу, чтобы моя жена ездила на такси.
— Точно сдурел.
— И я тебя люблю, Зай. Не дай бог трубку не возьмешь…
Он говорит это с такой интонацией, что каждая клеточка моего тела берет под козырек и даже не думает ослушаться.
Я возвращаюсь в кафе и замечаю, что Март что-то энергично пишет в телефоне.
Он там, за столом: такой красивый и такой соблазнительный, что маленькой девчонке, верящей в любовь с первого взгляда, хочется попробовать еще раз.
Может, наша третья попытка будет, наконец, удачной?
А потом как-то вдруг доходит, что он пишет Танян. Ну а кому еще мужчина может так энергично что-то отправлять, сидя в кафе в девять вечера?
Моей бывшей лучшей подруге.
Которая так настрадалась с Сёмочкой Виноградовым, пытаясь стать для него идеальнее идеала, что не заслуживает снова страдать от неразделенной любви.
А у меня есть мужчина, который, хоть и не Март, но помнит, что я не люблю жасмин и все время забываю пристегиваться.
Некоторые вещи нужно уметь оставлять в прошлом.
Иначе пострадает слишком много людей.
Я выхожу на улице, вызываю такси и радуюсь, как ребенок, когда оно приезжает практически срауз. Сажусь, называю адрес и стараюсь не замечать удивленный взгляд водителя, почему я в эту прохладную пору одета явно не по погоде. Пиджак и сумка остались в кафе.
За такси заплатит Бармаглот — я пишу ему, что так соскучилась и хочу его, что прыгнула в проезжающую мимо машинку «с шашечками» и лечу домой. А вещи подружки привезут потом.
«Прости, что сбежала, — пишу Андрею, как маленькая шмыгая носом и осознавая, что громко реву. — Ты дорог мне, мой любимый Март. Дорог и важен, как никто. Но иногда люди просто не могут и не должны быть вместе».
— Вы не могли бы притормозить и заехать вон в ту арку? — прошу водителя, когда проезжаем мимо дома Танян.
Он пожимает плечами и говорит, что простой и смена маршрута…
Даже не дослушиваю.
Выпрыгиваю из машины, прошу подождать ровно пять минут и пешком забегаю на третий этаж. У Танян как обычно не работает звонок. Прижимаюсь к двери спиной и колочу в нее пяткой.
— Да какого ж!.. — встречает крепким словом порядком выпившая Танян.
Нужно отдать ей должное — она правда очень старается в последнее время: сделала прическу, покрасила волосы в модный цвет и правда очень сильно похудела.
Видимо, не только она хорошо влияет на мужика. Тут Андрею нужно ставить целый памятник за такую проклятую мотивацию.
— Привет, Танян, — здороваюсь и порывисто ее обнимаю.
Она явно не ожидает этого прилива нежности, поэтому лишь выжидающе сопит, пока отлипну от нее и отойду на пару шагов.
Люблю ее и ненавижу одновременно.
— Что ты там топишь? — спрашиваю с улыбкой, подбородком показывая на бокал с вином в ее руке.
— Хандру, — отвечает она. — Ты разве не должна быть с Андреем?
Почему-то не удивляюсь, что она в курсе.
Поэтому и пьет.
Ревнует, как когда-то до смерти ревновала я.
— Все хорошо, Тань, — улыбаюсь ей. — Ничего не было. Мы просто немного поболтали. Иногда, сама знаешь, не получается отпустить с первого раза.
— То есть вы… Не помирились?
— Нет. Некоторым вещам лучше остаться в прошлом.
Она выдыхает с облегчением и я, чтобы не выцарапать эти ее счастливые глаза, спиной спускаюсь с лестницы.
— Береги его, хорошо? — Шмыгаю носом. — Кажется, у тебя с ним склеивается лучше, чем когда-то у меня.
Домой.
Под одеяло.
Заснуть, чтобы проснуться в новой жизни.
Глава восемьдесят четвертая: Сумасшедшая
Мне нравится вид в зеркале.
Вроде я, а вроде и нет.
Никогда не любила белый, у меня в гардеробе и вещей-то таких нет, чтобы белее вот этого как снег шелка.
Даже страшно руками трогать, так и стою перед зеркалом с руками в сторону, изображаю куколку со сломанными шарнирами.
Сидит как влитое. Сразу видно, что расстарались на славу — подогнали по фигуре, все лишнее убрали так, как будто только из мастерской. Даже если очень стараться — не высмотреть ни одного шва. И даже тонкий узор вышивки нигде не «поплыл».
— На мой взгляд, сидит просто идеально, — говорит сзади пожилая женщина в дорогом костюме.
Хозяйка салона.
Сначала мы с Миллером пришли сюда выбирать воздушное платье для «после церемонии и танцев». А потом, когда она вручила каталог с новинками ливанского свадебного дизайнера, у меня в прямом смысле слова потекла слюна.
Все это было великолепно. В духе «Круче, чем едущая на Тот самый важный бал Золушка».
Из самых лучших тканей, с натуральным жемчугом и «Сваровски» и нитями из настоящего серебра.
Богато.
Только для избранных, только под специальный заказ.
И очень дорого, само собой.
Бармаглот только кивнул — мол, выбирай, что хочешь.
Я выбрала Платье мечты.
И вот, стою в нем и боюсь дышать.
А сил хватает только чтобы еще немного поднять руки и кончиками указательных пальцев растянуть губы в клоунскую улыбку.
— Что-то не так? — взволнованно спрашивает хозяйка салона.
— Обычный невестошный мандраж, — говорю, глядя на нее в зеркальном отражении. — С платьем определенно все просто… волшебно. Мой будущий муж влюбится в меня еще больше.
— Разве это возможно? — Она подмигивает, явно намекая на ценник за всю эту красоту.
А еще туфли с серебряной отделкой.
И болеро из белой норки очень тонкой выделки, с пряжкой из белого золота.
Май в этом году холодный — просто жуть.
Я все-таки справляюсь с оцепенением, еще раз смотрюсь в зеркало и, мысленно отдав себе команду «В бой!», выхожу из примерочной комнаты.
Нужно же, в конце концов, показаться маме.
Она сидит на диванчике и даже не пытается сделать вид, что ей здесь комфортно и хорошо.
Это может показаться странным, но, несмотря на то, что она здесь и, как пионер, исправно принимает участие во всех приготовлениях к свадьбе, мы с ней до сих пор на ножах.
Говорим только по делу, без лишних «Я так рада за тебя, доченька!»
Она просто женщина, которая выполняет свой материнский долг, но каждый раз, сдав дневную норму, прощается и уходит.
Я выхожу и становлюсь на специальный небольшой помост, а-ля маленькая арена для «покрасоваться», возвышаясь над миром.
Мама очень медленно осматривает меня, делает жест, чтобы покрутилась со всех сторон.
Даже поднимается, подходит ближе. Когда останавливаюсь, проводит пальцами по вышивке на шелке платья.
— На мой взгляд, сидит хорошо, — выносит свой скупой вердикт.
Я смотрю на нее сверху вниз и зачем-то киваю.
Владелица салона как-то незаметно оказывается рядом, начинает нахваливать фасон, как он подчеркивает мою талию и красивую стоячую грудь, как по-королевски я выгляжу, как сражен будет жених. Все, что я, на ее месте, говорила бы абсолютно каждой клиентке, купившей свадебный наряд с шестью цифрами в ценнике.
