— А мне почему не позвонили?
— Отец не велел тебя тревожить, — снова вздохнула Арина Ивановна. — Сам две ночи не спал: то ворочался, то на кухне сидел. А сегодня утром признал, что ты была права насчет Виталика. Он ведь до последнего надеялся… Мне настрого приказал ничего тебе не говорить. Но я ослушалась, после планерки попыталась до тебя дозвониться. А потом Саша попросил позвонить в «скорую»… Я сразу же вызвала реанимацию: если уж сам попросил, то дело плохо.
— Но ведь он так редко болел, — недоумевала Катя. — И на сердце не сильно жаловался.
— Нет-нет, с сердцем у него давно проблемы. Ты просто не знала. Еще когда у меня в отделении лежал, кардиологи сказали, что ему недолго осталось до инфаркта. Я уж и так, и этак просила его поберечься, уговаривала еще раз обследоваться, а он все отмахивался — некогда. И тебе просил ничего не говорить, не хотел расстраивать, даже лекарства прятал, когда ты в гости приезжала.
— Но почему?.. — еле слышно выдавила Катя.
— Жалеет он тебя. А вот Виталик все знал. Он даже несколько раз таблетки из Москвы привозил. Ну все, я подъезжаю. Буду через пять минут. Ты попроси «скорую» меня дождаться.
— Да, конечно.
«Почему? — опустив руку с зажатой трубкой, едва не заплакала Катя. — Почему он ничего мне не рассказывал? И Виталик… Как он мог так поступить с отцом? Вот так, на глазах у всех, унизить, вышвырнуть за дверь… Боже, Виталик, какой же ты подлец! Как я могла не замечать этого столько лет!»
В этот момент в прихожей появился молодой фельдшер и почти одновременно — Арина Ивановна.
— Я за носилками, а вы зайдите, Иваныч попросил, — на ходу бросил он непонятно кому из женщин.
Обе вошли в комнату. У окна с кардиограммой в руках стоял доктор и с кем-то беседовал по телефону. Судя по разговору, состояние отца было критическим. Он по-прежнему лежал на диване, рядом — стойка капельницы.
— Здравствуйте, я жена, — поздоровалась Арина Ивановна. — Я сама врач.
— Очень хорошо. Все очень серьезно. Как раз решаю вопрос с госпитализацией, — кивнул ей доктор. — У больного районная прописка?
— Районная, но это неважно. Я сейчас позвоню, — достала она свой мобильный. — Договорюсь со своей больницей… Пару минут…
Пока доктора решали профессиональные вопросы, Катя опустилась перед отцом на колени.
— Папочка, как ты? — погладила она его по голове, затем осторожно, чтобы не дернуть иглу, обняла и прижалась щекой к пальцам руки. — Я тебя люблю, папочка. Держись, пожалуйста. У меня никого роднее тебя нет.
Приоткрыв глаза, Александр Ильич улыбнулся ей уголками губ и накрыл ее руку своей ладонью.
— Все образуется, дочка, — тихо ответил он. — Хотел тебе сказать: прости меня… Ты правильно поступила… Только не плачь… Выкарабкаемся…
— Конечно, все будет хорошо, — поддержала Катя, изо всех сил стараясь не заплакать.
С детства отец был для нее воплощением мужественности, уверенности, защиты. И никогда в жизни она не видела его таким беспомощным, обессиленным болезнью. Но даже в таком состоянии он пытался ее поддержать.
— Отойдите, — попросил ее появившийся за спиной фельдшер.
Вместе с доктором и санитаром они ловко переложили больного на носилки-каталку и, придерживая капельницу, направились к выходу.
— Ко мне в больницу едем, — сообщила Арина Ивановна. — Катюша, я с ними. Ты закроешь дом?
— Я тоже с вами, — Катя потянулась за курткой.
— В реанимацию тебя все равно не пустят, — мягко остановила ее женщина. — Ты лучше покорми Дайну. Еда на веранде, ты знаешь. Я тебе позвоню, не волнуйся.
— Хорошо, — вынуждена была согласиться Катя. — Конечно, я все сделаю.
Проводив «скорую», она закрыла изнутри калитку, зашла в дом, присела на диван, глянула на подушечку, на которой еще совсем недавно лежала голова отца, прижала ее к груди и, не в силах больше сдерживать слезы, расплакалась. Почему он скрывал от нее свою болезнь? Как ему помочь? Что теперь делать? Какой же подлец Виталик!
Слезы душили, поначалу тихие всхлипывания перешли в рыдания. Вовремя вспомнив о линзах, она подхватилась с дивана, добежала до ванной, спрятала их в контейнер, умыла лицо и достала футляр с очками.
В кармане зазвонил мобильный. Бросив взгляд на дисплей, она вытерла ладошкой заново выступившие слезы. Вадим. Как вовремя!
— Ну, привет, пропажа, — голос Ладышева звучал, как всегда, нежно, но устало. — Никак нам с тобой поговорить не удается. Что с паспортом?
— Все в порядке, в два часа забирать. Вот только… — как ни пыталась Катя сдержаться, ничего не получилось. — Отца только что «скорая» забра-ла… — завыла она в трубку.
— Та-а-ак… Пришла беда — отворяй ворота… Что с ним?
— Не знаю-ю-ю… Кардиобригада…
— Куда его повезли?
— В больницу к Арине Ивановне-е-е…
— Ясно. Андрюха там же работает. Я сейчас позвоню, попрошу проследить…
— Она сказала, что ему немного оставалось до инфарк-та-а-а…
— Это серьезно. Но ты мне не говорила, что отец болен.
— Я сама не знала. Они от меня скрывали. А вчера… Вчера… Представляешь, Виталик его позавчера с работы уволил, а вчера заставил подписать отказные документы на автомойку… Представляешь? Как он мо-о-ог? — выла к трубку Катя. — Папа столько здоровья в нее вложил… Как он мог?
— Вот в чем дело! Теперь понятно… Жаль, что я не знал о его состоянии.
Вадим был явно растерян.
— Я сейчас же поеду к Виталику. Я все ему выскажу!
— Катя, не надо никуда ехать. Я вернусь — и все уладится.
— Что уладится? Автомойку со дня на день продадут! Как он может? И не уговаривай, я сейчас же к нему поеду…
— Пообещай мне, что никуда не поедешь. Это я покупаю автомойку, — глухо произнес Вадим.
— То есть? Как ты? Ты ведь во Франкфурте? Ничего не понимаю, — захлопала она мокрыми ресницами.
— Я покупаю автомойку, — повторил он. — Полностью. Вчера мое доверенное лицо и Проскурин обсудили окончательные условия, сегодня утром немецкая компания сделала авансовый платеж.
— Подожди… То есть как? Так вот почему ты сказал, что по возвращении мы поедем в Ждановичи… — стало доходить до нее.
— Именно поэтому, — подтвердил ее догадку Вадим. — Я хотел прийти не просто так, не с пустыми руками, а предложить ему контрольный пакет, чтобы в будущем никто не смог у него ничего отобрать, — он тяжело вздохнул. — Пришлось торопиться. Эх-хе-хе, — сокрушенно вздохнул он.
— Но почему и ты от меня скрывал?
— Не хотел говорить раньше времени. Считал, что так лучше. Ну, да чего уж там теперь… Извини. Если бы знал про его сердце, то встретился бы с ним до отъезда. Но тогда… Сложно сказать, какой бы вышел разговор. Он мог и отказаться.
