Ознакомительная версия.
Класс устраивал какую-то вечеринку с пирожными и чаем. Сейчас это смешно представить, но в тот раз так это и было. Понятно, угощение было не главным, а главным были танцы, которых с нетерпением ждали все – и девочки, и мальчики. Светлана помнила, как при первых звуках музыки Пашка не спеша подошел к ней и улыбаясь потянул за руку в центр. Она сделал шаг вперед, почувствовала, как крепкие руки обняли ее, а к ее телу прижалось сильное мужское тело. Совершенно инстинктивно она отстранилась, но поскольку Пашка крепко держал ее в объятиях, то получилось, что она двигается, некрасиво оттопырив таз.
Сейчас, много лет спустя, гуляя по Ленинградке, она расхохоталась: «Господи, какая же дура была! Представляю, как это все выглядело…»
Тот самый жасминовый куст, около которого состоялось их главное свидание в той жизни, был огромен. Он закрывал их от прохожих, чему Пашка был несказанно рад, а Светлана страшно нервничала. Ей казалось, что любой прохожий будет подозревать их в чем-то неприличном.
– Ну, пойдем, – тянула она Пашку за руку, но он лишь скороговоркой произнес:
– Светка, не хочешь после всех вступительных съездить в Ригу, на недельку?
– Можно, – не подумав, ответила она, чтобы хоть как-то прервать это уединение.
– Со мной, больше никого не будет?
– Почему? – она по-прежнему не могла сосредоточиться на разговоре.
– Потому, что мы будем вдвоем. Жить будем у знакомых, у них отличная квартира там, почти в центре, – последнюю фразу Пашка произнес лихо, словно это были ключевые слова.
– Пашка, не знаю.
– Ну ты же только что сказала, что «можно».
– Паш, не хочу загадывать, а вдруг экзамены не сдам, какая поездка? На работу надо будет устраиваться.
Светлана обрадовалась, что нашла серьезную отговорку и при этом не обидела друга. Ей было жалко его, но влюблена она не была и ехать никуда не хотела…
Сама того не замечая, Светлана дошла до Подъездного дворца, который всю ее жизнь назывался Академией имени Жуковского. Еще раз удивившись красоте этого здания, она повернула назад. «Интересно, правильно ли я сделала, что тогда отказалась встречаться с Пашкой? Влюблена я не была, но он был симпатичен мне. Это ведь только в молодости максимализм требует любви, в зрелости довольствуешься привязанностью, симпатией, привычкой. И это не мало». Дойдя до машины, Светлана еще раз оглянулась на яркую, шумную даже в этот поздний час улицу и, отогнав от себя страхи, села в машину и поехала домой.
Кто-то написал, что «любовь – не жилец на равнинной жизни», что в любви нет ничего статичного, ничего устраивающего и что всякое устроение любовь, наоборот, разрушает. Нащокин, который и прочитал Светлане эти слова, восхищался:
– Ты пойми, как же все верно схвачено. Любовь – она как рисунок кардиограммы: вверх-вниз, вверх-вниз. И никаких ровных линий. Ровная линия для любви, как и для сердца, – смерть.
Светлана слушала и соглашалась, как соглашалась почти во всем со своим «взрослым» мужем. Только вот верно ли, что любовь разрушает? Ей всегда казалось, что наоборот. Впрочем, своему жизненному опыту она не доверяла – он был мал. Сейчас она вспомнила эти слова и неожиданно согласилась с ними. Любовь, конечно же, разрушает. Любовь к Игорю чуть не разрушила ее, недаром сказано: «Поскреби своего любовника – и ты найдешь своего врага». Любовь Пашки к ней разрушила ее изнурительное, бессмысленное и болезненное одиночество. Только опыт позволил ей теперь понять, что любое разрушение имеет свой знак – плюс или минус. Тот же самый опыт заставлял внимательней присматриваться к тому, кого она, казалось, давно знала и кто ей был верным другом все эти годы. Она, подстегиваемая воспоминаниями, кружила по близлежащим к Боткинской больнице улицам, словно Пашка, его влюбленность в нее, их отношения стали или станут в будущем той осью, которая пройдет через ее будущее. Она сама об этом еще не думала, обращаясь больше к прошлому, которое изо всех сил старалось дать подсказку.
Однажды, приехав уже к вечеру, Светлана совершенно неожиданно застала у Пашки красивую молодую женщину. Соколова к этому времени уже перевели в одноместную комфортабельную палату с телевизором, кондиционером, отдельным санузлом. Когда Светлана вошла в палату, молодая особа сидела на единственном стуле, закинув ногу на ногу. Ноги были длинными и красивыми, незнакомка симпатичной, с немного нахальным выражением лица. «Коллега. Это, видимо, о ней говорила врач. Ну да, как же… Вот почему у вахтерши было такое ехидное лицо», – все это промелькнуло в голове Светланы, и она, стараясь не смотреть на снующего между стенным шкафом и окном Пашку, строго произнесла:
– Привет, Паш, я только на минуту – отдать витамины. – Она протянула пакет Пашке и направилась к выходу из палаты. – У тебя все нормально? – спросила она, весело улыбаясь и давая понять незнакомке, что этот вопрос не что иное, как дружеское участие.
– Да вроде, – в голосе Пашки она услышала растерянность.
– Тогда пока, созвонимся. Не дожидаясь ответа, она прикрыла за собой дверь и спокойно, чтобы нельзя было заподозрить ее в обиде, спустилась на первый этаж, стараясь незаметно проскочить мимо «бабы-бабарихи». Впрочем, последнее ей не удалось, и она все равно удостоилась негромкого язвительного «что-то вы сегодня быстро и даже не посидели». Выскочив на улицу и преодолев оживленный пятачок перед памятником основателю больницы, она уселась в машину, включила зажигание и рванула с места.
«Да вроде, – мысленно передразнила она Пашку. – Мог предупредить, что баб собрался принимать!» Не обращая внимания на звонящий мобильник, она мчалась и, не пытаясь разобраться в собственных чувствах, обвиняла Пашку во всех смертных грехах. В душе у нее бушевал пожар негодования. Что ее больше всего разозлило – молодость и красота «коллеги»? «Мне совершенно неинтересно, что у него там с этой девицей», – мысленно произносила она, и самой становилось ясно, что как раз именно это ей и интересно. «Мне он никогда не нравился!» – продолжала она и боялась себе признаться в обратном. «Нет у меня ни сил, ни времени на эти «игры»!» – резюмировала она и с ужасом представляла, что будет, если вдруг исчезнет повод видеться с Пашкой. Удачно проскочив «на зеленой волне» в противоположный конец Москвы, куда ей было совершенно не нужно, и обнаружив вокруг себя совершенно незнакомый пейзаж, Светлана вдруг опомнилась. В конце концов, она всегда знала, что рано или поздно Пашка выпишется из больницы, что они опять заживут так, как жили до этого. Бывшие одноклассники в одном городе, которых связывают общие воспоминания. Ничего больше. Светлана с ходу притормозила у какого-то кафе: «Надо успокоиться, чаю выпить, а то не доеду». В кафе она заказала кофе и сто граммов коньяка. Где-то через час, когда юный, но уже испорченный профессией официант принес ей второй кофе и третий коньяк, когда за окном зябкий город окончательно укрылся тьмой, Светлана вздохнула и призналась, что сегодня в первый раз жизни ревновала Пашку Соколова. «Интересно, с чего я так рассвирепела? Но он тоже хорош! Предупредить мог, что эта мадам его навестит!» – думала она. Девица была не только красивой, но и, что самое противное, очень молодой. Эта молодость проступила в снисходительной полуулыбке, с которой та оглядела Светлану. «А я, как назло, черт знает как одета была, и волосы опять в хвост забраны, и на ногах тоже черт знает что. Между прочим, это «черт знает, что» когда-то стоило состояние. Ладно, эта мадам понятно, что в Пашке нашла! Сама «не местная», – Светлана, недобро усмехаясь, припомнила, что девушка «экономит» на гласных, как это иногда делают жители южной России. Но остальные, что они в нем находят? Тетки у него все сплошь симпатичные, а жена так и вовсе была красавица! Сам Пашка, надо сказать, идеальной мужской красотой не отличался – коренастый, с кучерявыми волосами, смуглым лицом, зелеными глазами и чуть длинноватым носом. В школе все удивлялись тому, как он в профиль похож на «наше все». Пашку так и прозвали Пушкиным за это сходство. Соколов красавцем никогда не был, но сейчас, с возрастом, в нем проявились и солидность, и то, что называют харизмой. «Все дело, наверное, в его глазах. Они такие… такие…» – Она не смогла подобрать слова, но сердце ее вдруг сжалось, показалось на минуту, что она упускает что-то такое важное в своей жизни, что все потери и неудачи прошлых лет покажутся ерундой. Нет, Нащокин – это не ерунда. Нащокин – это было начало ее жизни, то самое начало, которое будет следовать неотступно, хотя ты этого даже и не замечаешь. Это начало уже в тебе навсегда, как бы ты ни менялась. Игорь? Ей не хотелось о нем думать. И, как это всегда бывает, в женской голове отпечатались пустяковые, но неловкие воспоминания – как она бегает по магазинам в поисках подарков для Игоря. Нет, дело было не в деньгах и времени, которые она потратила тогда. Сейчас ей казалось, что-то в этой ее влюбленности было неправильное. А как тогда это «правильное» определить? Она сейчас не знает, она только чувствует, что Пашка Соколов, привычный и «вечный», может опять исчезнуть из ее жизни. Он исчезал не раз, но тогда почему-то ее это не волновало и не огорчало. Она с легкостью подшучивала над его похождениями, увлечениями и романами. Она никогда не задумывалась над тем, что когда-то он может исчезнуть из ее жизни раз и навсегда – слишком равнодушна она к нему была, слишком легко отмахивалась от его чувств. «А есть ли сейчас это чувство?» – Светлана на мгновение замерла. Она привыкла считать, что он влюблен в нее. Так было много лет подряд. Откуда берется эта женская самоуверенность, почему она даже не допускает мысли, что Пашкина любовь к ней давно стала историей их юности и не более. Эта мысль ей показалась страшной, такой страшной, что захотелось тут же позвонить Пашке и прокричать, чтобы он не спешил, что она его тоже, наверное, любит. «Наверное, любит!» – большей глупости сказать нельзя. Светлана посмотрела в темное окно и вспомнила, что когда-то сама для себя вывела формулу любви: «Любовь – это чувство страха. Страха за того, кого любишь!» С Нащокиным это чувство было, но оно перекрывалось его доминированием, в этом браке она была слишком неопытной. В отношениях с Игорем страха не было и быть не могло. Их отношения походили на огромный бисквитный торт – много кремовых розочек, много пропитки, и все очень быстро портится. «С его победной красотой страх не подразумевался. Казалось, с ним ничего и никогда не произойдет!» – Светлана отставила рюмку с коньяком.
Ознакомительная версия.
