— Я никому не сказала.
— Никому? Даже своей сестре? Или матери?
Она снова качает головой.
— Даже моему психоаналитику, — говорит она с нервным смешком. — Я просто перестала к ней ходить... Мне было слишком неловко рассказывать ей об этом.
С тяжелым вздохом я чертыхаюсь.
— Они что, все изменяют?
Эйприл смотрит в окно на задний двор и уныло пожимает плечами.
— Как же вы с этим справились? — спрашиваю я, надеясь узнать об альтернативном пути по сравнению с тем, которым пошла моя мать.
— А мы не справились.
— Но вы же вместе.
— Формально. Почти год у нас не было секса... Мы спим на разных кроватях... Мы даже просто поужинать никуда не ходим... И я... в сущности, презираю его.
— Эйприл, — беру я подругу за руку, — так жить нельзя... А ты... Он раскаивается? Ты когда-нибудь думала о том, чтобы простить его? — спрашиваю я, как будто это так просто.
Она качает головой.
— Он раскаивается. Да. Но я не могу его простить. Я просто... не могу.
— Ну что ж, — нерешительно говорю я, размышляя о своем отце, потом о Робе, затем о Нике, — а ты когда-нибудь думала бросить его? Положить этому конец?
Она прикусывает губу, потом отвечает:
— Нет. Этого делать я не собираюсь. Мой брак — смешон, но я не хочу лишаться всей своей жизни из-за его поступка. И не хочу нанести травму своим детям.
— Ты могла бы начать заново, — говорю я, зная, что это легко только на словах. Разрушение брака — одно из тягчайших испытаний для человека. Я знаю, так как лично видела на примере своих родителей, и теперь сама переживаю это каждый день, почти каждый час с тех пор, как Ник обрушил на меня свою маленькую новость.
— Ты это собираешься сделать? — спрашивает Эйприл.
Я пожимаю плечами, чувствуя себя такой же жалкой и ожесточенной, как она.
— Не знаю. Честно, не знаю, что я собираюсь сделать.
— Ну, я начать сначала не могу, — печально качает головой Эйприл. — Я просто не могу... Видимо, я не настолько сильная.
Я в полном смятении смотрю на подругу. Я не знаю, как точно следует поступить Эйприл. На что решиться мне? Как ведут себя сильные женщины? На самом деле, единственное, в чем я уверена, что в таких ситуациях легких ответов нет, и всякий, кто станет утверждать обратное, никогда не был на нашем месте.
И вот рождественский сочельник, а я еду по темным, в основном пустым улицам, наблюдая за вихрем снежных хлопьев, пляшущих в свете фар моего автомобиля. У меня еще час до возвращения домой, а я уже разделалась со всеми делами — купила несколько последних вещей, чтобы набить подарками чулки для детей, вернула свитера, купленные для Ника, заехала в пекарню за пирогами, которые заказала всего за несколько минут до прихода Ника с его прогулки по Коммону, включая пирог с кокосовым кремом, он попросил его накануне, при всем том, что он знал.
Я стараюсь об этом не думать, стараюсь вообще ни о чем не думать, крутясь по общественному парку, сворачивая на Бикон, а затем на мост Массачусетс-авеню. Когда я добираюсь до Мемориала, звонит лежащий на пассажирском сиденье телефон. Я подпрыгиваю, надеясь, что это Ник и я смогу выразить ему в очередной раз свое презрение. Но это не Ник, а мой брат, он еще не знает о случившемся. Я удерживаю себя от ответа, так как лгать не хочу, но и нагружать его перед Рождеством не имею права. Однако мысль о его голосе оказывается сильнее меня, мысль о любом голосе. Поэтому я надеваю наушники и здороваюсь.
— Веселого Рождества! — гудит он в телефон, перекрывая обычный для него шум на заднем плане.
Я бросаю взгляд на башню Хэнкока, шпиль которой пылает красными и зелеными огнями, и ответно желаю Дексу веселого Рождества.
— Получила сегодня твою открытку, — продолжаю я. — Какое роскошное фото девочек.
— Спасибо. Это все Рэйчел.
— Понятно, — улыбаюсь я.
— Ну так какие у вас планы? — спрашивает он тоном, какой и полагается в канун Рождества — жизнерадостным, веселым, счастливым.
Я слышу, как Джулия поет китчевую версию «Рудольфа, красноносого оленя» (голосок у нее высокий, и поет она фальшиво), и свою мать, заливающуюся смехом, как колокольчик. Я так и вижу эту сцену, которую обычно воспринимала как само собой разумеющуюся.
— Э... да не очень, — отвечаю я, проезжая по мосту «Соль и перец»[32] обратно на Бикон-хилл. — Просто... понимаешь... рождественский сочельник.
Я умолкаю, сообразив, что несу какую-то бессмыслицу, не в состоянии построить связную фразу.
— У тебя все хорошо? — спрашивает Декс.
— У меня все будет хорошо, — говорю я, понимая всю разоблачительность этого заявления, и назад пути нет. Я хоть и виновата в том, что омрачаю ему этот вечер, но испытываю невероятное облегчение. Мой брат должен знать.
— Что случилось? — спрашивает он, словно уже знает ответ. Он скорее сердит, чем встревожен; реакция Кейт была иной.
— У Ника случился роман, — продолжаю я, впервые используя это слово, решив пару часов назад, в пекарне, что даже «один раз» является романом, по крайней мере когда «этот раз» является результатом эмоциональной увлеченности.
Декс не спрашивает о подробностях, но я все равно кое-что сообщаю ему: о признании Ника, о том, что выгнала его и с тех пор не видела, и что, хотя сейчас он на несколько часов встретился с детьми, рождественские праздники он будет проводить один.
Потом я прошу:
— Я знаю, ты захочешь рассказать Рэйчел. Можешь это сделать. Но пожалуйста, не говори ничего маме. Я хочу сама это сделать.
— Обещаю, Тесс, — говорит Декс, потом громко вздыхает и чертыхается.
— Понимаю.
— Не могу, черт побери, поверить, что он это сделал.
От этих слов верности, столь горячей и непоколебимой, к глазам у меня подступают слезы, ноет сердце. Я приказываю себе не плакать. Только не перед возвращением домой. Не в канун Рождества.
— Все будет нормально, — говорю я, проезжая мимо церкви адвентистов, рядом с которой на тротуаре толпятся семьи с детьми, — служба только что закончилась или вот-вот начнется.
— Могу я ему позвонить? — спрашивает брат.
— Не знаю, Декс... — отвечаю я, прикидывая, насколько это может кому-либо помочь. — Что ты скажешь?
— Я просто хочу с ним поговорить, — продолжает Декс, и я представляю себе гангстера, который собирается с кем— то «поговорить» с пистолетом у пояса.
Я еду по Чарлз-стрит, ее витрины закрыты и темны, и говорю:
— Нет никакого смысла, правда... Мне кажется, я свой выбор сделала.
— А именно?
— Думаю, я его брошу... Не хочу жить во лжи, — поясняю я, вспомнив об Эйприл и внезапно решив, что ее путь мне не подходит.