Я стискиваю зубы, челюсть сжата до боли.
— Это была метафора, ты извращенный ублюдок.
— Да ладно тебе, — улыбка не достигает его бездушных глаза. — Я знаю, что заставляет тебя нервничать, Чемберс.
Вырывается тихий смешок.
— Как типичный эгоист, ты подумал, что этот отрывок о тебе, — говорю я, понимая, к чему это ведет. — Он о ней.
Что-то мелькает в его мрачном взгляде.
— Давай проверим теорию.
Когда Грейсон приближается ко мне с тампоном, Блейкли, наконец, реагирует. Она бросается на него слишком поздно, чтобы я успел предупредить ее, мой крик отдается в барабанных перепонках. Если хоть частица этого тампона попадет на ее кожу, я ничего не смогу сделать, чтобы спасти ее.
Даже когда ей удается сильно ударить Грейсона по лицу, все уже кончено. Дело сделано.
Я чувствую, как нечто влажное касается моей кожи.
События развиваются как в замедленной съемке. Грейсон касается своей саднящей щеки, улыбается и протягивает руку, касается моей ноги. Глаза Блейкли поднимаются вверх, когда он уходит за пределы ее досягаемости. Она стоит там, спокойная, но полна гнева и мщения, не зная, куда направить свое возмездие.
Когда ее глаза поднимаются и встречаются с моими, между нами возникает момент чистого хаоса, всего сказанного и недосказанного. Пути назад нет. Время не повернется вспять. Оно не остановится.
Секунды продолжают ускользать.
Я знал, что ничего не кончится прекрасными объятиями. Но точно не подозревал, что это будет так расточительно. Все годы, все расчеты, которые я делал, чтобы измерить время, оставшееся на этой планете… я тупой идиот.
— Прекрати свой внутренний монолог, Чемберс, — прерывает мои мысли Грейсон, щелкая пальцами, чтобы привлечь мое внимание.
Я несколько раз моргаю, задаваясь вопросом, не угрожает ли моему организму нервно-паралитическое вещество. Сколько у меня есть времени, прежде чем мой мозг начнет разрушаться?
Блейкли отходит от Грейсона и достает свой телефон, не сводя с него пристального взгляда.
— Сколько осталось? — спрашивает она, вторя моему страху.
Он поднимает подбородок.
— К тому времени, как прибудет помощь, он будет мертв. Он уже мертв. Они оба, — он мотает головой в сторону Аддисин. — Если ты позовешь на помощь, то просто взвалишь на себя обязанность объяснять, почему в крови мертвого тела обнаружено нервно-паралитическое вещество.
Большой палец зависает над кнопкой вызова, Блейкли прищуривается.
— Одно тело.
Я все еще достаточно хорошо соображаю, чтобы уловить преднамеренную оплошность, и смотрю на прилавок, куда Грейсон поставил два других флакона.
После того, как он выбрасывает тампон и флакон вместе с перчатками в мусорное ведро, он выходит в середину комнаты и протягивает руку, чтобы перевернуть карманные часы.
— Идеальное время, — медленная улыбка растягивает его губы. — Алекс так много написал о тебе в своем дневнике, Блейкли. Ты неравнодушна к хулиганам. Они действуют тебе на нервы. Аддисин — хулиганка, и Алекс тоже, — отмечает он.
Блейкли качает головой, ее светлые локоны подпрыгивают на плечах, отчего у меня всегда болит в груди.
— Просто ответь на долбанный вопрос.
Возможно, я уже ощущаю действие нервно-паралитического вещества, или это может быть психосоматикой. Но я хочу, чтобы мое последнее видение, когда я покину сознание, было о ней.
От нетерпения руки Блейкли сжимаются в кулаки, когда она тянется к пузырькам, приходя к тому же выводу, что и я.
Антидот к нервно-паралитическому веществу XV представляет собой комбинацию атропина и пралидоксима хлорида, вводимых в строго определенной дозировке, с определенными интервалами, пока действие не ослабнет.
И, возможно, оно находится в этих стеклянных бутылочках.
— Ты можешь спасти только одного, — говорит Грейсон, останавливая Блейкли. — Противоядия не хватит на двоих. Но серьезно, убив их обоих, ты избавишь себя от многих неприятностей.
— Я никого не убиваю. Ты убийца, — парирует она.
— Ты сделала выбор убить эту девушку, — он указывает на Аддисин, — в тот момент, когда использовала ее в своих эгоистичных целях. Помни, честность — твой единственный выход.
Блейкли пронзает Грейсона убийственным взглядом.
— Сколько. Осталось.
Грейсон неторопливо направляется к двойным дверям.
— Десять минут, — наконец отвечает он. — Может быть, пятнадцать, прежде чем проявятся симптомы. А они ужасны. Но к тому времени будет слишком поздно.
— Ты дикарь, — говорит ему Блейкли, и в ее голосе слышится яд.
Он хватает что-то.
— Я могу прикрыть им глаза, — он смотрит на повязку с надписью: «Дайте мне лакомства», — Собачья повязка. Становится легче, когда не нужно смотреть убийце в глаза.
Игнорируя его укоризненное замечание, Блейкли продолжает хватать флаконы. Когда она оборачивается, чтобы поискать Грейсона, он уже ушел.
— Блять, — шипит она. — Какая доза? — ее взгляд блуждает по мне, и да, я знаю правильную дозировку.
Но ей не нужно знать это.
Жаль, что не я выбираю. Это было бы легко.
Я бы сразу выбрал ее. Я всегда буду выбирать ее.
Но именно поэтому мне не дали выбора.
За этими стенами кипит городская жизнь. Суматоха, ночной оркестр, мир занимается своими делами, а мы заперты в яме с нашими самыми мрачными мыслями.
Тиканье моих карманных часов становится громче, пока я мучаюсь.
Блейкли стоит в центре комнаты, сжимая в руках флаконы и шприц, ее подавленный взгляд прикован ко мне.
— Представь, что это смертельный удар, — я слабо улыбаюсь. — Ты должна это сделать, Блейкли. Подари мне смерть из милосердия.
Это мой шанс переписать наш сценарий. Наконец-то злодей заслужил свой искупительный финал.
ГЛАВА 42
СОЖГИ МЕНЯ ДВАЖДЫ
БЛЕЙКЛИ
Такое было раньше.
Но на этот раз, хотя пламя и фигурально, оно горит вдвое жарче.
Алекс попросил меня убить его в темной комнате, когда вложил мне в руку камень. Демоны мучили его, и чтобы успокоить их, навсегда положить конец его безумию и убийствам, я знала, что должна была сделать.
Но я была слишком слаба, и я сознательно позволила огню сделать выбор за меня.
Моя слабость была вызвана парализующими эмоциями? Потому что я никогда раньше не испытывала любви?
Я до сих пор не понимаю, что испытываю, но по мере того, как секунды тикают вокруг нас бесконечной, отдающейся эхом петлей, я отвожу взгляд от Алекса и включаю экран своего телефона, перечитывая сообщение Грейсона, пытаясь уловить скрытый смысл.
Мы с тобой очень похожи, Блейкли, единственная разница в том, что ты родилась, а я был создан. Психопатический разум изменить невозможно. Думаю, со временем ты вернешься к своему прежнему базовому состоянию, когда твои эмоции поутихнут — все, за исключением одного неизбежного аспекта: твои чувства к Алексу. Это странная аномалия. Любовь меняет нас, снова и снова, мы возрождаемся. Если ты честна сама с собой, то остальное прояснится без особых усилий. Единственный способ выбраться из этой ловушки — принять себя такой, какая ты есть, и принять тьму, с которой ты родилась.
Бросаю телефон, и он с громким стуком падает на кафельный пол.
Я не смогла убить Алекса тогда, и, Боже, помоги мне, не смогу убить сейчас.
Я обречена на свою слабость так же, как Алекс обречен на время.
Время заберет его раньше, чем я.
Я засовываю флаконы в карман джинсов и, держа шприц, спешу к подъемному устройству. Бормоча проклятия, принимаю поспешное решение потянуть за ржавый рычаг, и ток пробегает по моей коже, заставляя вздрогнуть.
Алекс падает на пол.
— Черт, извини, — хватаю трос и подхожу к нему, разматываю один конец вокруг его запястья, затем другой.
Он ничего не говорит, откидывая голову назад, поднося ладонь к моему лицу. Без повязки. Его шрамы грубо ощущаются на моей коже. Он дрожит. Когда его бледно-голубые глаза ловят мой взгляд, я перестаю двигаться, перестаю дышать.
