Я смеюсь.
— Ну, оно не становится очень красным. Скорее розовым.
— А-а, — разочарованно вздыхает мальчонка.
— Могу поклясться, что тебя-то легко заставить покраснеть, — говорю я и начинаю щекотать его живот. Билли хихикает. За ним начинаем хихикать и мы с Оуэном.
— Ты с ним очень ладишь, — говорит он мне.
«Разве? Никогда бы не подумала, что услышу подобное».
— Правда?
— Да. Сначала, кажется, он тебя стеснялся. Но по сравнению с тем, что было, когда мы навестили тебя, он становится все смелее. Он к тебе привык.
— Ничто не сближает так, как вытянутый из горла комок ваты, — ухмыляюсь я.
— Тебе нвавица моя кавтинка? — спрашивает Билли, указывая на книжку-раскраску.
— Красивая. Если ты подаришь мне эту страничку, я повешу ее на свой холодильник.
«Неужели я это сказала?»
— Ладно! — отвечает Билли с такой радостью, словно без этой моей просьбы его день не удался бы. — Подожди… подожди! Я еще одну ласквашу. Если ты повесишь на холодильник, я посталаюсь ховошо.
— Спасибо, Билли, буду очень рада.
Идиллическая сцена: Билли раскрашивает картинку, Оуэн с улыбкой наблюдает за мной, а я чувствую, как он рад, что мы с его сыном поладили. Признаюсь, я тоже рада этому. Не знаю, как далеко зайдут мои отношения с Билли и Оуэном, но с этими ребятами я решила держаться до последнего, сделать все возможное, чтобы остаться вместе с ними. Я, конечно, до сих пор не готова стать матерью (или как там… мачехой?), но меня пока никто об этом и не просил. Я познакомлюсь поближе с Оуэном, узнаю Билли, и поглядим, что получится. Билли уже подрос, и возиться с грязными подгузниками, к счастью, не придется — ужас, какая это гадость! Может, у нас троих ничего и не выйдет, но я узнаю что-то новое о детях, открою что-нибудь необычное в себе. Да я уже узнала. Оказывается, можно получать удовольствие от общения с детьми, и жертвы, на которые ты идешь, соглашаясь на это общение, возмещаются сторицей.
Когда я с Оуэном и Билли, то пятно на диване из «Поттери Барн» не кажется мне такой уж бедой. Да, хорошей матери порой приходится накладывать макияж второпях, понимая, что важнее собрать и проводить ребенка в школу, чем привести в порядок себя, любимую, но это тоже, в сущности, ерунда. Рисунок, который подарил мне Билли, висит теперь, как я и обещала, на моем холодильнике — картинка не вписывается в интерьер, но радует глаз. Мне просто хорошо с моими парнями. Я задумываюсь над тем, чувствовала ли моя мать то же самое рядом с отцом и всеми нами — детьми. Возможно, именно мы делали ее такой счастливой, и не нужна была ей точеная фигура, дорогая мебель в идеальном состоянии и всякие там морские круизы. Какой бы тяжелой ни казалась жизнь моей мамы, она всегда выглядела жизнерадостной. Кто знает… может, мне передались ее черты характера.
— Привет, — говорит Бренда, заходя в мою палату. — Готова сбежать отсюда?
— Ты даже не представляешь, насколько.
Я торчу здесь уже три дня. Ну, не смешно ли? Проваляться в больнице три дня и не получить чертовы имплантаты в зад!
— Как ты себя чувствуешь?
— Вообще-то неплохо. Хочу вернуться домой.
— Не сомневаюсь, — говорит Бренда. — Выглядишь ты великолепно.
— Спасибо.
Я принимаю комплимент, хотя и не верю ему. Я бы хорошо выглядела, но тупица-врач испоганил всю операцию. Ну и что, что сердце на пару секунд остановилось? Они ведь меня оживили. Ох, как же меня бесит тот факт, что они не продолжили операцию, когда появился пульс. И если они думают, что я заплачу им хоть цент, то сильно ошибаются. Я, может, и передумаю судиться, если доктор Клейн засунет мне имплантаты бесплатно.
— Я уже подписала все бумаги и готова ехать. Если поторопимся, то успеем сбежать до того, как сестра прикатит инвалидное кресло.
— Хорошо.
Мы с Брендой выходим из палаты и в неловком молчании загружаемся в лифт. Мне так неудобно, что пришлось просить ее о помощи, ведь мы едва знакомы. Но обратиться больше не к кому. Из всех сотрудников компании она единственная была возможной кандидаткой. К сожалению, существует непреложное правило: в день операции в клинику можно явиться только в присутствии сопровождающего лица. При этом практически невозможно найти кого-либо для сопровождения и скрыть от этого человека, что за операция тебе предстоит. Не понимаю, почему нельзя просто заказать такси, которое довезет из клиники до дома.
Мы доходим до машины. Бренда открывает мне дверь, словно я какой-то инвалид. Кажется, никто и не понял, что операции как таковой не было. Мне просто дали наркоз. На теле моем нет разрезов, синяков, швов, я не чувствую боли — со мной не случилось ничего серьезного. Кроме того, что в ягодицы так и не вшиты имплантаты.
— Ты прекрасно выглядишь, правда, особенно учитывая все, через что тебе пришлось пройти, — говорит Бренда, заведя машину и выезжая со стоянки.
— Спасибо на добром слове. Ты такая милая. Даже не могу выразить свою благодарность за все, что ты для меня сделала. Когда я просила человека, которого почти не знаю, о подобном личном одолжении, то чувствовала себя крайне неловко.
— Да не волнуйся ты. Я только рада помочь, — отвечает она и, помолчав, добавляет: — Знаешь, когда позвонил врач и сообщил, что операция пошла не по плану, я даже не знала, как поступить. Я думала, что надо сообщить кому-то из твоих о том, что произошло.
— Ты ведь не позвонила моей матери, нет? — спрашиваю я слишком поспешно, не сумев скрыть панику.
— Нет-нет, — успокаивает она меня. — Никому никаких звонков. Я поискала номера телефонов в твоем кабинете на работе, а когда не нашла ничего, то не додумалась ни до чего иного, как поехать к тебе домой и поискать там.
— Ты ездила ко мне домой?
— Да. Прости за вторжение на твою частную территорию, но состояние твое было крайне серьезным, а мы, как ты уже упоминала, почти друг друга не знаем. Мне казалось, что следует связаться с твоей семьей. Я была уверена, что в записной книжке телефона будет забит номер твоей матери или сестры, или на столе будет лежать ежедневник или что-то в этом роде.
— Ты копалась в моем столе? — спрашиваю я, пытаясь не придавать голосу обвинительных нот. Бренда женщина приятная, она действительно старается помочь, но мысль о том, что она обыскивала мою квартиру, доводит до белого каления.
— Да. Еще раз скажу: прости, что копалась в твоих вещах, но что еще можно было предпринять…
— Все в порядке, — лгу я.
— Я не нашла ни одного телефонного номера, но… — ее голос затихает.
— Но что?
— Камилла, я напоролась на толстую папку, в которой лежит куча рецептов и предписаний для… ну… множества разных операций.
