Просто стояли рядом и думали каждый о своем. Лично я — о нашем последнем разговоре, который состоялся после выпускного.
Мы тогда долго сидели в темной комнате и говорили о том, что произошло. Я рассказал о Меньшове с Левиной, об отце, обо всем том, что должен был сказать сразу, не превращаясь в бешеного динозавра, ломающего все на своем пути. Это был непростой разговор, но главное, что Яна поверила мне. И простила.
— Ты правда надумал в армию? — вдруг спросила она.
— Почему бы и нет. У меня в отличие от тебя никогда не было цели, ради которой стоило рваться. Предпочтений в учебе тоже нет. Так что пусть будут кирзачи и портянки.
— Их сейчас не носят.
— Как жаль, — я говорил какие-то глупости вместо того, чтобы сказать о главном. — Мне не хочется, что ты уезжала.
Я поймал тонкие подрагивающие пальцы и сжал их в своей ладони.
— У нас бы все равно ничего не получилось.
— С чего бы это? — буркнул я.
Белецкая грустно улыбнулась:
— У нас с тобой на двоих слишком много тараканов. Нам всем будет вместе тесно.
— С тараканами можно бороться.
— Можно. Но на это требуется время. Не день и не два. Нам надо окончательно повзрослеть, вот здесь, — она постучала себе по виску, — а без этого смысла нет. Мы все равно не поделим какую-нибудь игрушку и разругаемся. Ты сам это знаешь.
— Знаю, — глупо отрицать очевидные вещи.
Янка права, у нас всего слишком и тараканов, и заскоков и всего остального. Но черт побери, как же не хочется ее отпускать. А удерживать – нет никакого права.
— Я буду тебя ждать? — прозвучало так, будто я спрашиваю, а не утверждаю.
— Какой смысл? — в ответ спросила она, — что ты предлагаешь? Видеться на каникулах, жить переписками и перезвонами? Я не хочу так. Мы друг другу ничего не должны. Просто очередные сводные, которых притянуло друг к другу. Живи как ты любишь. На полную катушку, без оглядки.
Она отпускала меня, давала добро на любые выкрутасы. И сама ничего не обещала, оставляя за собой право жить, как считает нужным.
Сердце в очередной раз налетело на ребра, пытаясь пробить дыру в груди.
Это конец. Финал нашей истории, которая так и не началась по-настоящему.
— А если все серьезно? Что если со временем чувства никуда не уйдут?
— Вот мы и узнаем. Серьезно ли все это или просто детские игры, — так просто, так обречено. Она медленно провела рукой по моим волосам, пальцем очертила линию скул, потом сняла с пальца кольцо, подаренное матерью, и вложила его мне в ладонь.
— Зачем ты его мне отдаешь? — я с тоской смотрел на скромную побрякушку, — это же твой талисман.
— Теперь твой. Обещай, что сохранишь его для меня, — сквозь слезы улыбнулась Яна.
— Обещаю, — снова в горле ком, и снова тяжело дышать.
Завтра она уедет…
Завтра…
А сегодня я снова ее целовал, чувствовал мягкость сладких губ и быстрый пульс, как у испуганной птички. Пытался запомнить каждую деталь, каждый миг. Запечатлеть в сердце образ Белецкой, и себя рядом с ней.
Наконец, она отстранилась, прижала ладонь к алым губам, будто не верила в происходящее:
— Нельзя. Нас могут увидеть.
Мне все равно, пусть хоть в подзорную трубу наблюдают, но Яна права. Это не наш день, и мы не должны своими проблемами омрачать счастье родителей. Они заслужили его, как никто другие.
— Потанцуешь со мной, — протянул ей руку.
— Я не очень ловка, — он кивнула на перевязь.
— Я буду осторожен.
Яна подступила ближе ко мне. Проигнорировала протянутую руку, и вместо этого обняла меня за шею, доверчиво уткнувшись носом в грудь. Аккуратно, боясь причинить боль, я положил руки ей на талию.
Мы просто танцевали. Медленно, неспешно, слушая какую-то свою музыку, звучавшую только для нас двоих.
